Конкурс-подборка 77. Снег выпал только в январе...

[Галия]

снег

прозрачный, призрачный, глубокий
предзимья воздух ледяной,
как взгляд русалки волоокой -
синь с поволокой неземной...

смурной ноябрь и небо квиты.
и вновь, зачёркивая даль,
летит посланник антарктиды
и всё укутывает в шаль -

деревья, улицу, дорогу...
и, ничего не упустив,
снег укрывает понемногу
распутной осени пути.

морозец за ночь заузорит
курчавой лапкою окно,
а утром глянешь: на заборе –
комки пушистых эскимо...

а cнег, своё занятье  бросив,
лежит, всё выбелив кругом,
и ничего взамен не просит,
лишь полнит светом окоём.

[Галия]

бесснежье

не месяц ветрозим, не студень, не стужайло,
ни даже, боже мой, не месяц мерзлоты.
но, всё-таки, не май... зима попридержала
в небесных закромах метельные пласты.
не крошит в мелкий пух, не сыплет с неба манну.
у них там, наверху, на всё есть свой расклад.
на всё у них расклад – шепчу я неустанно –
никто из нас двоих ни в чём не виноват…
безписьма-беззвонки-бесснежье-безнадёга.
вернёмся в май, а там – нежданно холода.
на всё расклад – молчи, не путай карты богу.
и снега не проси зимою никогда.

[aerozol]

Это раннее утро для осенних калек.
Тротуары запудрил восхитительный снег.
И стоят, чуть сутулясь, фонари, и горят
по периметрам улиц, словно виселиц ряд.

Звёздно-снежную россыпь довершает сполна
поражённая оспой молодая луна.
Снег до одури светел, неприступен и чист
Он ложится, как пепел, на асфальтовый лист.

Ты попробуй иначе, ты не бойся людей,
гуттаперчевый мальчик городских площадей,
это так, постояльцы, - отцвели, да легли
под асфальтовый панцирь равнодушной земли.

Это жизнь в тебе, мальчик, пробивает ростки,
то от белой горячки, то от чёрной тоски,
это ветры - пропойцы призывают в полёт...
Ты лети, да не бойся. Это скоро пройдёт.

Это раннее утро и на вкус и на цвет
отдаёт перламутром, - да товарищей нет,
и похоже, что скоро переплавит заря
рассветающий город в суету ноября.

[Эгон Шив]

Уже и в Чикаго прохладно,
ещё холоднее в Нью-Йорке,
и даже в Филадельфии
вот-вот выпадет снег,
а я всё хожу в больницу
мимо невзрачного морга,
трава на дворе под снегом
зелёная совсем.

Сегодня с утра котлеты
и запах варёного мяса,
рядом с кирпичным зданием
с чёрной надписью "dead"
лежит пищеблок, а дальше
располагается касса,
кто жив и ещё не умер,
торопятся на обед.

И в вестибюле густо
толпятся, толпятся люди,
каждый хочет, наверное,
дожить хотя бы до ста,
а тот старик из четвёртой
в окошко смотреть не будет,
он видел, что снег уже выпал,
он просто давно устал.

[Эгон Шив]

ленты дорог - бесконечные снежные шарфы,
тянут носки танцовщицы, ступая по следу,
над спящим городом тает мелодия арфы,
хочешь немного тепла - возвращайся к обеду.

вот голубец, он замотан, как ты, в сто одёжек,
где-то внутри очень сочное, тёплое лето,
и почему не сошьёт нам тулупчиков ёжик,
ты говоришь, что на баунти  нету билетов.

жаль, я давно, так давно не бывала на море,
пусть не на море, а просто на солнечном пляже,
вот бы нам лето хотя бы на время устроить,
вяжет зима долгий шарф, не сбивается даже.

[Эгон Шив]

жизнь в красном свете

мы жили там, в неверном красном свете,
карминном, киноварном, суматошном,
где каждый миг в расплавленной кювете
блестел и о любви вопил истошно.

отгородясь от мира плотной шторой,
мы колдовали: проявитель, закрепитель,
и пальцы пахли жутко хлороформом
и отпечатки прохлождалися в корыте.

а за окном, за космосом, за снегом
вздымалось не проявленное что-то,
там подступала к нашему ковчегу
чужая пограничная пехота.

но жглись огни, на баке рассветало,
и понедельник стать грозился штормом,
лишь фитилёк в засаде алый-алый
всё пробивался светом непокорным.

[Маша Махова]

Колыбельная для рыб

А лишнего в доме нет, а в люльке ребёнок маленький,
и он, улыбаясь, спит, вплывая в свои миры.
Они выключают свет и смотрят в большой аквариум,
они выключают свет и смотрят на дивных рыб.

На воле гуляет снег, и вечер свернулся кошкою,
дыханием дом согрет, над крышей январь кружит,
а на чердаке, в углу, спит в валенках старых прошлое,
закутавшись в тёплый плед, на краешке кресла спит.

За домом плывёт покой, там лес с вековыми елями,
и спит до весны земля, и добрые видит сны.
И тянется над землёй старинная колыбельная
для рыб, для младенцев, для метели и для зимы.

[Маша Махова]

И пришёл в город белый снег...

И пришёл в город белый снег, и все улицы замело…
И я долго смотрела вверх, в небе было белым-бело.

И пришёл в город белый лес, и метался в нём рыжий лис,
а потом навсегда исчез, и не видно его вдали.

И пришёл в город белый дым, он был сумеречен и нем,
и всё стало седым-седым, и каким-то иным совсем.

И хотелось замедлить шаг, не хотелось идти домой,
и дорога, как белый шарф обмотала весь город мой.

И по улице белой той шёл смешной человек и пел,
было белым его пальто, и он сам был от снега бел.

Мне казалось, что он один, мне казалось, что странен он,
и он грел на своей груди свой серебряный саксофон.

Ах, скажи, музыкант, затем ты пришёл сюда, чтобы вдруг
сверху к нам твой этюд летел, будто снег, сверху падал звук?..

Чтоб мы что-то могли понять, в белом дне и в седой ночи?..

...Музыкант, ты сыграл меня… Но об этом молчи, молчи.

[Маша Махова]

предновогоднее

Быта былого как не бывало,
беды и боли выбыли в небыль,
хочется бала, белого бала,
синего снега, синего неба.

Все разветвлённо и паутинно,
хрупкие дети ловят печально
лунную ломкость тающих льдинок,
как в менуэте полуреальном.

Синие-синие сны покрывала,
тихие песни, лёгкие платья...
Дети, мы вместе!
Дети, мы - братья,
именно братья,
прочих не стало!..

Все мы похожи,
все мы послушны
праздничной дрожи
елочных кружев,
дети, я ваша снежная мама,
белая дрёма снежного дома.

[Маша Махова]

ты услышишь

Ты услышишь: бай, баю,
не для снега, не для смеха,
для лютующего века
ты услышишь, что пою.

Ты услышишь, как жила,
где была, кого любила,
что мне мама говорила,
как к заутрене ждала.

Как гасила свет в дому,
как шептала у дороги:
«Доверяй, родная, Богу,
только Богу одному».

[Симамура]

За снегом

Нет,  нет, не за хлебом, за снегом, за снегом
Озябшие птицы
Летят плохо оштукатуренным  небом,
И снится им, снится,
что поле укрыто раскрошенным мелом
Да чёрным графитом.
И видится мир ослепительно целым,
Забытым, забытым.
Когда твой замок металлически щёлкнет 
В начале седьмого
И лифт этажи отсчитает, как чётки,
Откроется снова
За дверью декабрь, не Рождественский - белый,
А тёмно  - бесснежный.
Ты выйдешь наружу без дела, без дела,
Увидишь, что те же
Огни фонарей сквозь туманную смальту
Желтеют,  случайны.
И кружит листва по сырому асфальту,
Печально, печально.
И кто в этом вальсе ведущий, ведомый,
Не знаю теперь я.
Прислушайся, мир ослепительно новый
Грохочет за дверью!
Вороньими криками небо прошито,
Всё ближе и ближе.
И ты вспоминаешь свой сон позабытый.
И музыка – тише.

[Симамура]

Снегопадное

Как глухо спится в снегопад, как сладко спится…
И сны цветные – нарасхват, и роговица,
не в силах прошлое забыть, уже не знает
того, чего не может быть. И засыпает,
казалось бы – на век, на век; на белый саван
ложится сон, как первый снег, деля на “стало”
и “то, что было” время. Вдоль, в оконной раме
оно всё делит день на ноль. Что было снами,
становится сейчас тобой – с душой дракона.
И ты впотьмах с самим собой воюешь сонно.

[Симамура]

Ноябрьское


Однажды в этом городе был снег
Всего лишь день, а сколько нужно гостю
Что бы прийти, порадовать, и после
Рачительным хозяином навек

Быть позабытым. Белое ничто
Над головой раскрыло парашюты
Смеркалось, и застывшие минуты
В салонах остывающих авто

Вершили суд. Небесная орда
Ни горести, ни роздыху не зная
летела навзничь, вырвавшись из рая,
чтоб здесь, внизу исчезнуть навсегда…

…а я стоял, и медленно глядел
как буднично, нет, нет, скорей -  нелепо
на землю тихо опускалось небо
и думал я, что вместе с ним предел

придёт печалям, и отступит страх
который нас по этой жизни кружит…
но небо тихо превращалось в лужи,
и отражалось в них, как в зеркалах.

[Симамура]

Последние стихи февраля

От того, что снег не тает
Кто – то на небе считает
Нам до ста
Вперемешку с Фрэнком Заппой
На устах кошачьей лапой
немота
столь естественна, что спроба
отпустить на волю слово
терпит крах
и куда лететь не знает,
на шурупах повисает
и шнурах,
всё на проволоке, всё на
скрепках, всех красавиц лона
на замке,
под печатями, в портфелях
дипломатских, в мавзолеях,
на песке
у волны средьземноморской,
на краю планеты плоской,
где трубя
что безумный в дудку ночи 
понял, всё – же, что заточен
под тебя,
под одну из многих, что – ли
но ни трепета, ни боли
ни сучка
ни задоринки, ни смеха,
канифоль одна утеха
для смычка.
стать бы сыном ложки старой,
сдать себя стеклянной тарой,
что бы в срок
получив пригоршню меди
вторить “азы, буки, веди”
на зубок
чей-то скоро нам дорога.
Было мало, было много,
Аз и есмь
Классно было, было худо,
Было всяко, и покуда
Все мы здесь.
Сны мои друг  другу снятся,
Дни мои во тьму струятся
Как пески
Воскресенье угасает
Даже водка не спасает
От тоски

[Оксана]

Предзимье (сонет)


Простуженное время снегопада
Закуталось и спряталось в сугроб.
А нам двоим другого и не надо, -
В сердцах оцепененье и озноб

А где любовь? Она в анабиозе.
Зима тому виною или нет, -
Но в этом огорчительном прогнозе
Копаться лень. И нужен ли ответ?

Никто к прозренью не ведёт за руку, -
Эгрегор наш разъехался по швам.
И оба терпим благостную скуку,
И оба затаились по углам.

И каждый, но по-своему, продрог,
Хоть ноябрю еще не вышел срок.