Не без удовольствия предлагаю вниманию ныне немногочисленной, но почтенной публики подборку стихов человека-тени, критика-язвы, нежного и ранимого в душе автора - Барретта - также известного в Инете как Алексей Григорьев.
Как обычно, стихи отбирала я - но с разрешения автора. Тем не менее, здесь собраны те вещи Барретта, которые в наибольшей степени привлекли именно _моё_ внимание. Это те окрытия, которыми мне хочется поделиться и с остальными, ибо поэзия Барретта, на мой взгляд, красива, ажурна - но и жестка, и металлически-чеканна - в общем, ни дать ни взять - решётка Летнего Сада, а не стихи 
!
Ника
Внимайте 
И голосуйте за два наиболее понравившихся варианта.
Сам Алексей о себе сообщил следующее:
Всегда считал и считаю сейчас, вплоть до глубокого убеждения, что биография поэта — это исключительно его стихи. В каком-то смысле (возможно, что в самом прямом) это означает, что поэт сам создает свою биографию.
И с этой точки зрения что мне до того, что Лермонтов был не самым приятным типом, Блок и Белый не поделили какую-то женщину, а Есенин был законченным алкоголиком?
На мой взгляд, "реальная" биография поэта менее реальна, чем биография им же сотворенная. Мало того, одна и вторая могут вообще не иметь точек соприкосновения.
Поэтому, кроме того, что живу я в Москве, мне 35 лет и когда-то я получил филологическое образование с продолжением, мне, пожалуй, сообщить больше и нечего.
календарьИ детский лепет летнего денька,
И солнца грош почище медной бляшки,
И облака, что проплывают в чашке,
На вкус, как чай, и терпкие слегка.
Вот растянуть бы сей недолгий срок
Отсрочив ночь, как первую закуску,
И расточать такой нежданно вкусный
Дня белого крупчатый сахарок.
А хочешь, завтра купим календарь,
Разметим в нём потери и находки...
И, может быть, не чаю выпьем –– водки,
За всё, что с нами сбудется едва ль?
девятаяТоске вот-вот пролиться через край,
Обнял букет без четверти влюбленный,
И с площади невидящей Матрёны,
В Андронников потёк восьмой трамвай.
Еще один непрошенный денек,
Вошедший, как положено, без стука,
Бессмысленный, как долгая разлука,
Бесплотный, как осенний мотылёк.
Ни проблеска, ни дна, ни суеты,
Залёг сентябрь от края и до края,
И пялятся на мир в окно трамвая
Немыслимые желтые цветы.
Не быть тебе ни другом, ни сестрой,
Восьмой трамвай восьмую жизнь уносит,
Девятую пролистывает осень ––
Последнюю из непрожитых мной.
дождливоеЧетвёртый день с небес река,
Хоть мой тарелки,
Небесный тузик облака
Порвал как грелки.
Настало время зазывать
Зверей по парам
И вёсло-парусно канать
К армянским скалам.
И если очень повезёт,
То не потонем.
Не за Можай, так за восход,
Свой плот загоним.
А если где-нибудь и мне
Найдётся пара,
Возможно, что кранты земле
Пришли не даром.
разлукаА ты уйдешь, лишь станет чуть светлее,
Махнешь рукой в круженьи листопада,
И, превращаясь в точку на аллее,
Не обернешься, не замедлишь шага.
Пустой трамвай бежит навстречу небу,
С конечною уже за облаками,
И дождь в окне, и брошенная где-то
Жизнь катится трамвайными путями.
А я, застыв на начатой аллее,
Твержу, что мир по сути шар всего лишь,
И ты, передвигая горизонты,
Не от меня, а вновь ко мне уходишь.
фотоНа фотокарточке случайной
Всё смотрит девочка печально
Туда, где край фотопортрета
Отгородил ее от лета
Две тысячи (какого?) года,
Для рифмы взятой непогоды,
И даже стук дождя по крыше
Оттуда ей совсем не слышен.
Обычно всё необычайно…
Но вот зачем мне так печально?
Ужель затем, что той с портрета
Нет дела до меня и лета
Две тысячи (дожил ведь) года.
«С какого, парень, парохода
свалился ты?», –– она не скажет,
Платочком синим не помашет.
И дождь всё топчется по крыше,
И писем мне никто не пишет
С тех самых пор, как та с портрета,
Махнув рукой, прошла сквозь лето
Две тысячи (прощай же) года,
Оставив мне на память фото
Какой–то девочки печальной,
Со мною связанной случайно.
осенняя дорожная Чудову-ПерьевуМожет быть, завтра. Куда и зачем –– всё равно.
К чёрту, к оленям –– всё дальше, чем к тётке в Саратов,
Ехать отсюда… Такое выходит кино,
Что клоунаду ломать остающимся надо.
Цирк уезжает -- вот только всего и делов,
Осень, октябрь и клоуны нынче не в моде,
Нефиг ловить, если собрано всё в огороде, ––
Выбрать маршрут, да и правильно лечь на крыло.
Правильно лечь, экономя движенье своё,
Волю –– в кулак и поддерживать ровным дыханье,
Помня о том, что почти на краю мирозданья
Бродит охотник и держит на взводе ружьё.
Это тебе, мой дружок, с колыбели дано ––
Выбрать из двух что-то третье, пускай, и не очень...
Даже охотник с ружьём, что помянут не к ночи, ––
Это не случай, а выбор, которых полно.
А разобраться, так Бог с ней, в натуре, с ружьёй…
–– Бог с ней, с ружьёй? Вы уверены? –– Нет, не уверен.
Слышал чутка, но пока этот слух не проверен,
Чашу сию, да и как-нибудь там стороной...
Шарик спрямив подчистую, как глобус катком,
«Бросьте, Альберт, –– говорю –– вашу химию. Сбиться
С этих путей не дано. Может, водки напиться?
Поводом станет печальный октябрь за окном».
8 мартаДопустим, дом, окно и дверь,
за ними – снега скатерть белая.
Устал я слушать, верь – не верь,
«Мой милый, что тебе я сделала?!»
Под вечер грустно всё, и чай
совсем остыл, и плохо с нервами...
«Мой милый, что тебе…» Прощай.
«Мой милый...» Ничего, не первая...
В стихах цветаевских – Китай...
Иную пишем мы историю...
Прощай, любимая, прощай,
ушёл в глубинную Монголию.
Свободен, лёгок, не влюблён…
Вот в голове ещё не пело бы
бессмертной песней всех времён
«Мой милый, что тебе я сделала?!»
МандельштамАх, если бы игрушечные волки
В стране, где отщепенцы валят ёлки,
Тифозную воспитывали вошь!
«Ты выронишь меня или вернёшь…»
Под крышечкой небесного бисквита
Кипит себе в кастрюльке общепита
Теплушечный удушливый мирок,
Да жидкий чай, да чёрный уголёк,
Да рыбий жир, замешанный на грязи.
Эх, некому подчас ввернуть «фуясе».
Купает птиц в лохани кислых щей
Воронеж ненавистный и ничей,
Где бытность удивительнее сказки…
Где опер на допросе строит глазки,
Где ворон носит чёрный макинтош.
«Воронеж –– блажь, Воронеж –– ворон, нож…»
«Пусти меня, отдай меня, Воронеж:
Уронишь ты меня иль проворонишь...»
Какое там! Не пустит, не вернёт:
Воронеж –– вор, Воронеж –– сторож, лёд.
РождественскоеПлыви, рождественская ночь,
Плыви куда-то,
Корабликом ложись на дно,
На дно заката,
Буравчиком вгрызайся в твердь
Небес рассветных,
Плыви еще две тыщи лет,
Кружи планеты,
Верти светила у воды,
Скрывай кого-то...
А снег ложится на следы,
А снег ложится на следы,
Как Бах на ноты,
И значит, считывать с листа
Начнём под утро,
Смотри, как падает звезда...
Кому?
Кому-то...
пять звёздНадо мною пять звезд ––
Не отель ли у нас, в самом деле?
Восхитительный «Люкс»
Ожидает сегодня меня
С декабрем за окном,
С безмятежностью белой постели,
И ключи к январю
Серебрятся в руке и звенят.
«Значит, это зима...»
Пусть безумцы скорбят об уроне,
Наносимом зимой, ––
Не увидеть слепцам никогда,
Как идет сквозь снега
В пятипалой лучистой короне,
И на каждом луче
Золотая играет звезда.
«Здравствуй, пава моя!»,
И услышу ответное: «Здравствуй»
«Неужели зима?»
«Неужели зима», –– говорит.
И «вдали, у реки»
Между небом и твердью искрятся
Огоньки, и трамвай
Покидает пределы земли.
Вот и некогда нам
Примеряться к отдельной квартире
В метр с кепкой на два
Да еще без окна и двери.
Нам милей вечер «Люкс» ––
Наш приют в пятизвездочном мире
С декабрем у окна
И метелью у края земли.
Форум Ники Невыразимовой
Опрос
автор
IP записан
