Конкурс-подборка "Я помню чудное..."

[Ника]

До полудня следующего четверга, 18 марта 2010 г., собираем и вывешиваем прямо здесь, в теме, свои стихи (неважно, когда написанные и где опубликованные), содержащие слова "чудо", чудный", чудной", чудесный", "чудиться", чудак" и "чудовище" в любом падеже и контексте.

Не ленитесь, пользуйтесь программой Иеронима:

http://www.nika-stihi.ru/cgi-bin/allverses.pl

Открывайте, вводите свой ник, потом нажимайте ctrlF, и внизу откроется окошко "Найти". Туда вводим буквы "чуд" и всё найдётся!

Лимит на количество стихов от одного автора - НЕ БОЛЕЕ ПЯТИ СТИХОТВОРЕНИЙ.

Жюри этого конкурса - Карелиан, Гидрик, Наташа, Маша Махова и я, Ника. Члены жюри здесь, в теме назовут по 5 стихотворений*, которые они считают лучшими в получившейся подборке. Одновременно будет идти в течение 6-ти дней обычное наше голосование***. Каждый голос жюри приравнивается к трём баллам. По окончании голосования голоса жюри и голоса "болельщиков" суммируются***.

Голосование участников - обязательно. Непроголосовавший участник победить не может, даже если наберёт больше всех баллов.

Стихи членов жюри могут участвовать в конкурсе, но, естественно, голосовать за себя судья не может - так же, как и голосовать в данном опросе никто из членов жюри не будет.

Новое стихотворение - новый постинг.

* если стихов будет много, квоту расширим, т.е. жюри будет голосовать за такое же количество стихов, что и все остальные

** голосование будет, как всегда, совершенно прозрачным. Т.е. каждый голосующий (кроме жюри) и нажимает кнопки и называет в своём постинге варианты, которые он выбрал. Представители жюри вывешивают шорт-листы, НЕ нажимая кнопок. Просьба к жюри  - обязательно указывать номера вариантов.

*** Побеждает не ПЯТЬ АВТОРОВ, а ПЯТЬ ВАРИАНТОВ. Т.е. если наибольшее количество баллов набирают стихи Иванова, Петрова, Сидорова и ДВА варианта Соколова, то в жюри попадают Иванов, Петров, Сидоров и Соколов, хотя их не пятеро, а четверо.

[Ника]

Вратарь

В России и вообще на континенте, особенно в Италии и в Испании, доблестное искусство вратаря искони окружено ореолом особого романтизма... Он белая ворона, он железная маска, он последний защитник. (с) В. Набоков "Другие берега"
---------
Я последний защитник. Я – Железная Маска.
За спиною ворота, а на поле – футбол.
Про железные нервы – чья-то глупая сказка,
Просто я на воротах, и нельзя, чтобы гол…

Мяч летит в верхний угол, я за ним улетаю
И, в прыжке по-кошачьи выгибаясь в дугу,
Я беру его снова. В этом чудо и тайна,
Но как чудо случилось, объяснить не смогу.

Пусть бывают покрепче руки, головы, ноги,
Так уж вышло, что я здесь защищаю углы.
На воротах по жизни – это участь немногих.
Но нельзя же, чтоб гады забивали голы!

Вы играйте, играйте. Бодро мячик пинайте.
Мы – команда и вместе мы пуд соли съедим.
Только если пенальти… только если пенальти,
То с мячом оставаться мне один на один.

[Ника]

Цыплёнок. Гадкий

Ну как мне быть: из меня не выходит птицы,
А только выходит чудной птенец-подросток,
Который в любом колесе – седьмая спица.
Мне нужно бы в Питер. Нужно уехать просто.

И где-нибудь возле Фонтанки или Мойки,
А может, на Пряжке, в тёмном дворе-колодце
Найти себе гарного хлопца на помойке
И ночь проходить по улицам с этим хлопцем.

Всю жизнь свою рассказать и его послушать,
Шататься в ночи похожими на влюблённых.
Ну как мне быть: из меня не выходит клуши,
А лишь – до старости – глупый смешной цыплёнок.

[Ника]

***

Всё находится в нас (с) Виктор Цой
--------------

Всё это бредни, mein Herz, всё это бредни.
В уши не яду – вылью напёрсток голоса…
Чёрного часа частым зубастым гребнем
я распрямляю (ты их запутал) волосы.

Не достучаться, mein Herz, не достучаться,
я увела бы – некуда мне вести тебя.
Даже на гребне чёрного напрочь часа
я не справляюсь с ролью простой просителя.

Будь кем угодно, только продлись подольше,
спрячь меня в домик между двумя ладонями.
Что до чудовищ, mein Herz, что до чудовищ –
страха и боли, – просто дадим раздолье им…

Нет, не на шею – в пропасть могу бросаться.
К чёрному часу сделались руки зоркими:
видят, как вместе (сказочные красавцы)
наших чудовищ будем пасти на зорьке мы.

[Ника]

Окно с котёнком

Находишь в своей квартире глухую стену –
совсем глухую, настолько, что не помогут
ничем слуховой аппарат и лучший тенор –
и всю свою одинокость и весь свой опыт
призвав, рисуешь на этой стене такое:
окно, на окне – силуэт котёнка.
Милый,
неважно, какого цвета у вас обои.
Запомни: нужны невидимые чернила –
в ближайшей лавке чудес ты их купишь точно –
тогда на стене никто не прочтёт каракуль,
но воздух в окно будет литься каждой ночью.
Ещё бы вот только котёнок твой не плакал…
А тайну окна оценил бы Зорге Рихард.
Теперь при атаке пришельцев, динозавров,
тоски – есть окошко с котёнком. Это выход,
билетик прямоугольный в другое завтра.

[Ника]

Амели

У меня самолёты плывут и летят корабли.
Иногда он шутя называет меня Амели.
Я умею приманивать дождь и люблю чудеса.
Я могу изменить этот мир – дайте мне полчаса!

У меня даже армия есть – оловянных солдат,
тех, в которых он в детстве играл – я нашла этот клад.
Я работаю феей в кофейне с окном на Монмартр.
У меня в волосах, как заколка, запутался март.

Я ценю пустяки, поднимаю упавших с колен.
Если он не звонит, я боюсь, не попал ли он в плен –
он смеётся над этим и дразнит меня «Амели».
Но когда его нет, всё равно моё сердце болит.

Снежных мух я легко превращаю в огромных слонов –
они тают потом  в наших быстрых объятиях, но,
если глаз не закрыть, не увидеть (палитра бедна),
как на пёстром Измухислоне едет наша весна.

[Аксолотль]

Красавица И

Как отплыл твой батюшка, Настенька, на родные
Берега, так хватилась ты чудища, а его
След простыл. На этап, чёртезнает, на перегон
Увезли ли. Ищи да вытягивай к морю выю.

«Покажись и вернись, пусть бы чудом морским, пусть зверем,
Будь мне дедушка, дядюшка, брат ли, сердечный друг!»
Что, цветка захотелось? – так добре, встречай каюк.
Соболей и шелков просить, знамо, не умеешь.

И сейчас ты, Настенька, видишь, куда приводит
Доминантный твой, аленький, раковинный цветок-
А с тобою не мог али же без тебя не мог -
Но чудовища нет. И не было вовсе, вроде.

И теперь ты знаешь, что чувствовал Грегор Замза,
Согревая своим хитином гниющий плод:
Шансом дали поддых, в поясницу, в босой живот,
Не совсем то есть, значит, тебе отказали в шансе.

Чем болела – любовью ли, свинкою, свинством, тифом-с?
По тебе ли звонят, про тебя ли кричат, трубят?

И уже настолько тяжёлый цирроз себя,
Что не жалко цветка – сомни, оторви да выбрось.

[Аксолотль]

Цирк, да и только

Эти рифмы не стоят выеденного нутра.

Но от них ясней просыпаешься по утрам,
хоть пустяк для чернильной иголки — всего лишить,
но зато ты искусно ей вышит, а не пришит.
То ли застят софиты глаза, то ли вправду пуст
зал, где раньше сидели и дворник, и змееуст,
ты стоял перед ними безгласен, а все ушли —
чудеса как из крана открытого потекли.
Это фокусы для героев (и самых крутых) —
льёшь на сцену кислотный дождь, а растут цветы.
На куски покромсают в ящике — погоди,
ни царапины не останется на груди.
Орхидеями прорастёт акробатский шест,
убегут из цилиндра все зайцы в запретный лес.
Если семь дней и семь ночей за ними идти,
то удастся ещё пару слов для стихов найти.
Потирая ушиб, комариный чеша укус,
от тебя отстанут и дворник, и змееуст.

Никого. И с манжет цветной облетает мел.
Да, да, да,
ты именно этого и хотел.

[Аксолотль]

Ещё о кризисе 1/4

Щёки бескровные, только дотронься — след.
Как замирается в жёлтых семнадцать лет?
Как нависает над маковкой медный таз?
Как «Пронесло бы, только бы не про нас»?
В корпусе сером, в душной палате семь
как тебе замирается — насовсем?
Если рисуешь — выставка, пел — трибьют,
пишешь – может быть, в мягком и издадут.
Плача, портрет поставят — «А был-то крут».
В блоке вечернем, конечно, покажут всем.

Только ты жив и больше не вундеркинд.
Утро, маршрут, килобайт, заголовок, лид.
Офисный день — не ярче картошки фри,
Знаю, как продолжается в двадцать три.
Новое, новое, больше, ещё новей,
сколько в рюкзак натолкано ярких дней,
сколько составлено их, сколько предстоит —
home sweet home под каждым кусточком свит.
Нет, ты не выгорел и не слетел с оси,
даже когда отваливались шасси,
вовремя говорил — «Помоги-спаси».
Жив, не подбит, не сбит.


Вот он — неновый дивный и взрослый мир,
здесь каждый первый кролик себе факир.
Чудо-ребёнок становится к тридцати
чем-то, что трудно на белых ручках нести.
Чем-то по умолчанию не в цене,
с острой лопатой между лопаток в спине.
Слишком тяжёлый, как выбросившийся кит,
он обнаруживает, что ему висеть
в чём-то, похожем на лозяную сеть.
Кроме зубов, ничего, оказалось, нет.

Мог бы подохнуть ребёнком и вечно жить.
А приходится петь.

[Аксолотль]

гайдзин

ничего не скребёт; не привязываться, не жалеть
ты же не хранишь супермаркетовский пакет
даже тот в котором тащили свой первый джин
сохранять повсюду статус один: гайдзин.

даже если память чудовищно хороша
не жалеть ни шиша ни мальчика ни гроша
ах какие там были бёдра повязки речь
уберечь себя – значит ничего не беречь

никого не жалеть и на новый спешить вокзал
никого кто коллажи клеил кольца дарил не стал
для тебя тем самым уходил плакал в ночь под дождь
и бордюры пинал и был чужд уже и негож


ни о чём не жалеть ибо стоит притормозить
и задуматься – сразу в темени засквозит
и тогда упадёшь на пики, ладони рвя
беззащитней бордового земляного червя

[Аксолотль]

Неделя

to naughty and chudowww, по разным причинам

Свет мой, мой ясный свет во хвосте тоннеля,
Кончился джин, к outro подошла неделя,
В штопор войдя, как-то пересопя похмелье,
Мы отряхнемся, и
Вдруг осознаем, что жёлтое солнце было
Фениксом, принятым сослепу за светило
И потому пожираемым злым Фенриром.
Свет мой, считаем дни:
Всё, что случалось с первого по шестое,
Лучше терпеть в серьёзном таком запое,
Как хорошо, когда вас хотя бы двое.
Плохо, когда вас ноль.
Жить позволяет наличие дня седьмого:
Петь кому надо гимны, лить в бочку слово.
Лучше уехать, конечно — ну хоть до Кстова,
Риф мой, залечь на дно.

Слушай, не пей сверх меры — рассвет Гертруды
Как-то разубеждает в явленьи чуда,
Совесть приходит в обличье срамного уда
И распирает мозг.
Только кретин мог придумать, что время лечит.
С глаз или плеч — неделя. И хвастать нечем.
Ты за меня поставь, что ли, в церкви свечку,
Пусть нас услышит Босс.

[Книгочея]

В одной отдалённой волшебной стране
Нельзя незнакомому сниться во сне,
А если приснишься – посадят в тюрьму,
Чтоб точно не снился уже никому.

Запрет обоснован: однажды страна
Была от напастей едва спасена.
Однажды приснилась её королю
Девица безвестная: молвит «люблю»,

Король, натурально, лишается сна,
Пускается в странствия, лишь бы она
Ему повстречалась уже наяву.
Враги же, заслышав об этом молву,

К границам страны собирают войска.
Министры монарха устали искать
По весям, полям, городам и лесам;
За помощь богатства сулят, чудеса.

В питейных домах, на заезжих дворах –
Не найден нигде нерадивый монарх.
Нашёл ли он девушку – книги молчат,
А скипетр, держава, венец и печать

Кузену достались не лучших кровей.
Министры созвали военный совет,
Прогнали врагов от своих рубежей,
Но к вечеру держатся настороже.

А госбезопасность несчастной страны
Решает: угрозу таят в себе сны.
Эдикт издаёт, и герольды с листа
Читают, что снятся нам сны неспроста.

Нельзя незнакомому сниться во сне.
Приснишься – заставят сознаться в вине,
Объявят преступником, бросят в тюрьму – 
И будешь там сниться себе самому.

[Книгочея]

Вымирающие

мы кажемся вымершими животными
агентами древней цивилизации
нам нравится к дереву прикасаться а
живого так мало пластмасса вот она

нас несколько сотен на миллиардные
болезненно хрупкие бледнокожие
у них единицы как клоны схожие
одетые в латекс людские армии

нам книги бумагой а звук пластинками
по-прежнему дороги ими брошены
мы вовсе ушли бы тропою в прошлое
но путь не найти уже стёрт ботинками

с железными вставками злыми грубыми
пройти по асфальту не сможем поздно мы
привыкшие трогать стопами босыми
песок бархатистый траву упругую

мы в их городах как в утробе чудища
наружу! где солнце одна лишь истина
где шелестом леса таким таинственным
расскажут о нашем волшебном будущем

[Книгочея]

Это ли не чудесно

Это ли не чудесно – вот я слышу твои шаги и дверной звонок, открываю – ты на порог, а со мной приключается то ли обморок, то ли рок. Это ли не чудесно – да, я вижу тебя в гостях, принимаю в дом, всё равно, что будет потом, не поверить глазам нельзя, хоть и верю с большим трудом. Это ли не чудесно – твои пальцы, совсем как раньше, берут аккорд, и неважно, что меня ждёт, этот вечер дороже мне, чем невнятный грядущий год. Это ли не чудесно – моим нервным рукам спокойно в твоих руках, даже стрелки часов пока замирают, ведь в книге судеб кто-то пишет о нас рассказ.

[Книгочея]

Сегодня солнце, сегодня ветер – встряхну волосами, махну на прощание всем на свете, отправлюсь гулять в одиночку, дойду до точки, до кромки, вздохну негромко, нагнусь посмотреть за борт голубой вселенной –  свет забьётся височной веной – внизу родные, внизу чудные. Ощупаю спину и вдруг обнаружу за нею крылья – я, кажется, делаюсь птицей – тебе присниться, чтоб помнил. А мир – огромный, его осветить огнём бы, объять любовью. Сяду горлицей в изголовье, навею радость, навею благость – проснёшься с улыбкой, тревоги забыв, ведь я так стараюсь. А дальше – что будет, то будет. Вернувшись к людям – без крыльев – пешком три мили пройду, выдыхая ветер, от солнца щурясь. Внутри меня наконец-то штилем сменилась буря.