Обоз №7

Рада быть вожатой седьмого обоза — очень мне цифра нравится, впрочем, как и сам обозовый дайджест.

Он о том, кому на прошедшей неделе хватило смелости писать стихи, а их, смелых, было не так уж много — остальных, видимо, увлёк-поволок апрель сумасшедшими своими тропами. Среди тех, кто смел, — Юкка, хотя и утверждает обратное:

Мне опять не хватает хотя бы немножечко смелости,
Чтоб стихи на ладони писать и не жить по бумажке.

в своем «Не хватает». Потому что где же, если не на ладони, провозгласить «Мне опять не хватает весны», и это в сердцевине-то апреля!

Весны отчего-то не хватало и igor — а отчего бы он иначе вспомнил о январе, да так пронзительно, что льдом зазвенело где-то внутри, и до сих пор не растаяло:

Куражится метель
Все злее и проворней.
И дом наш как Ковчег
Среди январских льдов,
Где плачет во дворе
С ума сошедший дворник,
Прикованный к зиме
Цепочкою следов.

Зима хороший тюремщик, просто мастер своего дела — подтверждается «Январской метелью». Стихо также вызвало горячую дискуссию о том, измеряются в медведях площадь тридевятых земель. Ответ на вопрос — ссылкой выше

А на дворе-то — весна, тем не менее, и январская метель обращается в дождь волшебницей-Юккой. Настроение, правда, почти не изменилось:

… А дождь рисует слезы на щеках.
В твоей руке дрожит моя рука.
От холода, — я говорю. От страха, —
Ты понимаешь, но молчишь в ответ.

рассказывает нам ее «Дождливое», но я истово верю, что лёд трогается, и апрель вот-вот отогреет нас, будь то от холода или всё-таки от страха. И если даже выпадет снег, что маловероятно, но не исключено, отогреваться можно в ванной, под струей горячей воды — технология описана Симамурой в (вы удивитесь, но факт) «Стихах для ванной комнаты»:

Покуда тонешь в водичке, можно вспомнить всю жизнь
И описать это ямбом, на то вода — чистый лист
И так же хранит, как память — уже не вспомнить вчера,
Ни то, что было с утра.

С нас беда — как с гуся вода, сколько ни цеплялись бы мы за память. Встретили Чистый Четверг на неделе прошедшей, в неё же воскресли — как водится, в Воскресение, мы теперь новые-новые, до скрипучести, а иной раз и совсем другие:

Сменю причёску,
одежду, имя,
покрашу чёлку,
и в серой башне
останусь с серым
прекрасным волком.

Волшебство — это просто, пара переплетенных слов плюс сменить всё, что можно сменить (чур я завтра в парикмахерскую

), и волк становится прекрасным, несмотря на то, что в обычном, не-новом мире эстетической ценности не несёт. А вот есть мир немножечко параллельный, но он не далеко, в него и маршрутка довезёт — к Никиной «Серой башне».

Словесная вязь не всегда и не всем дается (к вопросу о смелости), о чем и сетует horRonN в своём «Майонезе»:

Я просил участкового,
У сержанта Словечко,
У доцента Параграфа.
Но они все замкнулись
В фазе хмеля и солода…

Кстати сказать, название стихотворения обманчиво: не о майонезе оно вовсе, сдаётся мне, а о мёде поэзии, просто нельзя же вот так запросто называть мёд поэзии его непосредственным именем, и horRonN об этом знает Wink

.

А где мёд, там и молоко — опять же, согреют, если кому вздумается кидать нас в январь. Молоко упоминалось неоднократно, и в «кошачьих» стихах из — и снова сбивание с толку, на этот раз заголовком — «Вместо балалайки» Ники:

Неизвестно, во власти магии или маний
я подуть забываю на воду и молоко,
и по зонам — по эрогенным и аномальным –
мы шатаемся вместе, то с песнями, то молчком.

и в стихах детских — раздумьях Лузиной о будущем ее подрастающих ребяток («Когда я вырасту»):

Ну и ладно, я решил,
Когда вырасту большим,
Стану я не кем-то там-
Президентом! И издам
Первым делом я закон
Кипяченым молоком
Не поить детей! И спать
Никогда не заставлять!

Оба стихотворения не только о молоке, но и о пушистых мурлыкающих зверьках — в Никином такую личину принимает на себя автор:

Поняла бы тогда — беспечной и звонкой кошкой, —
что полгода терпеть, не ждала бы ни день, ни два…

А в Лузиновском кошке — вернее, коту — ох и многое приходится терпеть от Лирического Героя:

Остаётся только кот!
Тренировку он пройдёт.

Интересующимся судьбой кота просьба, опять же, обращаться по ссылке выше. А упомянутые стихи, конечно же, не просто молочно-котовые: они глубже и горячее, чем молоко, и живее и пушистее, чем коты (хотя кто может быть живее и пушистее, чем коты? Wink

). В любом случае рекомендую ознакомиться подробнее.

А еще — под влиянием Страстной недели, что ли? — к небу наши поэты обращались бессчетное количество раз, причем даже в драматической форме:

-я небо, я небо, на мне живёт Бородатый Бог,
на мне живёт бородатый Бог, я ему подпираю бок.

Автор Симамура даже заставляет небо подмигивать, делая его вполне себе оживленным персонажем одноактной пьесы «Небо и земля», полной философских монологов и при каждом прочтении замыкающей мою память на «Песне о звездах» в исполнении БГ и Васильева и «Я Земля» из кинофильма «Мечте навстречу».

К тому же — к одушевлению космических объектов, приданию им воли и желания — отчего-то стремится и Чудов в Фотостихо — весьма своевольной выходит у нее Земля. А в «Под луною ледяною» (да что же нас снова выбрасывает в январь!) igor небо дышит, а по небу Юкки в «Поцелуе» кто-то ходит… Ангелт же в Блице рисует по небу узором из звезд… В общем, если бы небо могло икать…

Столько неба… хватило бы навсегда, как и в «Смене декораций» Креоны (той самой, которую уже «надоело хвалить» (с)) — дыма:

хотелось спрашивать все деревья
сколько на этой улице дыма
дыма улице этой на сколько
хватит
дыма насколько хватит

навсегда если невзатяг