Конкурс-подборка 72. Наверное...

[Ника]

Пойдём дальше по вводным словам

Собираем до полудня следующего четверга, 10 ноября 2011 г. в этой теме свои стихи, не важно, когда написанные и где опубликованные, содержащие слова НАВЕРНО, НАВЕРНОЕ, НАВЕРНЯКА.

Пользуйтесь программой Иеронима:

http://www.nika-stihi.ru/cgi-bin/allverses.pl

NEW! Лимит на количество стихов от одного автора - ТРИ стихотворения.

Не забываем про Стоп-лист:

http://www.nika-stihi.ru/forum/index.php?topic=17152.0

Жюри этого конкурса: Симамура, Маша Махова, Фы я, Ника. Члены жюри здесь, в теме назовут по 5 стихотворений*, которые они считают лучшими в получившейся подборке. Одновременно будет идти в течение 6-ти дней обычное наше голосование***. Каждый голос жюри приравнивается к трём баллам. По окончании голосования голоса жюри и голоса "болельщиков" суммируются***.

Голосование участников - обязательно. Непроголосовавший участник победить не может, даже если наберёт больше всех баллов.

Стихи членов жюри могут участвовать в конкурсе, но, естественно, голосовать за себя судья не может - так же, как и голосовать в данном опросе никто из членов жюри не будет.

Новое стихотворение - новый постинг.

* если стихов будет много, квоту расширим, т.е. жюри будет голосовать за такое же количество стихов, что и все остальные

** голосование будет, как всегда, совершенно прозрачным. Т.е. каждый голосующий (кроме жюри) и нажимает кнопки и называет в своём постинге варианты, которые он выбрал. Представители жюри вывешивают шорт-листы, НЕ нажимая кнопок. Просьба к жюри  - обязательно указывать номера вариантов.

*** Побеждает не ПЯТЬ АВТОРОВ, а ПЯТЬ ВАРИАНТОВ. Т.е. если наибольшее количество баллов набирают стихи Иванова, Петрова, Сидорова и ДВА варианта Соколова, то в жюри попадают Иванов, Петров, Сидоров и Соколов, хотя их не пятеро, а четверо. При малом количестве вариантов (менее 25-ти выбираем ЧЕТЫРЁХ победителей)

[Ника]

Бельё

Как будто во дворе – большом, горластом,
где век живут и склеивают ласты,
где домино и запахи готовки,
на бельевой заслуженной верёвке
висят, пока дожди не зарядили...
висят стихи… И всяк смотри, суди их.

Стихи висят. Наверно, для потехи:
в них могут быть заплаты и прорехи.
Они висят, как белые рубашки,
расстёгнутые смело нараспашку.
Их в жгут тугой закручивает ветром.
Им многие хотят помочь советом.

Их отмечают – то словами крепкими,
то ласково: «Неплохо же! И ново же!»,
им крылья-рукава зажав прищепками…
Иначе улетели бы давно уже.

[Майка]

Мы странные птицы.

Мы странные птицы,
наверно, куриной породы:

Сидим на нашестах и смотрим: какая погода?
Туманно, нелётно...и новые, новые бредни.
Желая летать, мы страшимся любых ускорений.

Мы странные птицы,
мы НЕперелётные утки.

Пусть зрение зорко и слух по-совиному чуткий,
Мы вьём свои гнёзда не в зарослях дальнего пруда,
- на птичьем дворе, никогда не сбегая оттуда.

Мы странные птицы, но очень понятные люди.
Мы ходим кругами проторенных нами маршрутов.
Заложники страхов, вершители собственных судеб -
Мы роем тоннели, неся за спиной парашюты.

[Майка]

Путешествие

А я слушаю сакс и, почти, составляю отчет,
Выбегаю попутно в контакт и меняю там статус:
«Да пошло оно лесом, не больно, а так…горячо…»

На стене, будто герб, разместился потрёпанный атлас.

Это будет Париж, ну, конечно, конечно Париж!
Что ещё привлекает вниманье банальных туристов.
Лондон, Рим, Петербург… «И куда ты сегодня летишь?»
Будет голос у мамы тревожен, но больше – неистов.

Я пока что не знаю, куда-нибудь, где никого
Не имею в друзьях, не люблю, не враждую домами.
Это, может быть, будет Воронеж, Рязань, Арагон…

«Никуда я не еду – отвечу заплаканной маме -

Ждите в гости, в субботу, пусть папа починит баян,
Напеките блинов, пирогов, и творожных пампушек.
И сестре позвони. Как, наверное, вырос Богдан…
Путь его привезёт, будем строить с ним дом из подушек.»

Саксофон мелодично играет какой-то там блюз,
Не доделан отчет, и в контакте по-прежнему глухо.

Презирайте меня.  Я не еду. Я форменный трус.
Презирайте меня, но любите, любите друг друга.

[Ника]

Чертёжник схем, строитель планов...

На небе выбрав уголочек,
туда шептал он из окна:
«Я не хочу – как сбитый лётчик!
Пускай, пускай придёт она!»

Но разум – чайников начальник –
и воля – злобный марабу –
ему сурово отвечали
на эту тихую мольбу:

«Чертёжник схем, строитель планов,
не Блок, не Байрон, не Бальмонт,
таким, как ты – не до романов,
у вас то дача, то ремонт.

Сменилось всё: предел дерзаний,
строёв и суток времена.
Но ты, как прежде, вечно занят.
Скажи, зачем тебе она?

Любовь, как женщину на судно,
нельзя, нельзя пускать в дома!
Она слепа и безрассудна,
она сведёт тебя с ума.

Она, грозой явившись в мае,
закружит в танце и алчбе
и ненамеренно сломает
тебе карьеру и хребет».

Он это знал, всё это знал он,
в окно дымивший табакур…
Солярки запах – дух вокзала
лишь иногда будил тоску
и жажду странную напиться,
нашарить истину в вине
и написать куда-то письма –
наверно, в будущее.
Мне.

[Ника]

Элефант

Пока на шаг отстали провожатые,
за столиком подальше от окна
отыскивай меня глазами жадными.
Не так уж я умом повреждена,
чтоб полагать, что я тебе жена.

Нет, я жена лиозновского Штирлица:
в кафе народ и приглушённый свет…
Стоит в глазах тоска, не может вылиться,
и воздух посинел от сигарет.
У нас минут пятнадцать – больше нет.

Минут пятнадцать – тут не до эротики.
Не наглядеться – времени в обрез.
Над головой летают птицы, дротики,
тарелки, вертолёты МЧС
и даже Малый Ковш и Южный Крест.

Не знаю, как всё это не посыпалось
на нас. Но нет: высокий потолок.
Мы голосами тихими, осиплыми
не пробуем наладить диалог.
Я пью какой-то дринк. Наверно, лонг.

Тебе нельзя. Кричат «пора!» по рации,
зовут домой. Прошло уже полдня.
Но ты сидишь, мертвеющими пальцами
игрушечную чашечку обняв.
И неотрывно смотришь на меня.

[Галия]

в ознобе пустоты

устала закаляться я как сталь
в ознобе пустоты словесных дебрей
ведёт кривой дорожкою февраль
как будто не к теплу а сразу в небо
зачем опять весна стучится в дом
когда я света белого невзвижу
ведь капельки капели звонким льдом
мороз на ветки тонкие нанижет
и будет по утрам звенеть как плеть
бессовестно обветрено и стыло

в попытках наше небо отогреть
наверное я душу простудила…

[Галия]

выбирая тебя

мне не больно, поверь...
безнадёжность почти как лекарство,
разрастаясь, она изнутри пожирает тоску.
а вот нежность живёт, заполняя собою пространство,
и её не стереть, как румянец киношный со скул.
я впитала тебя всеми порами, каждою клеткой,
совпадая с тобой в прошлых жизнях до края, до дна.
и, наверное, здесь мы по разные стороны света,
чтоб за всё заплатить, осознав, как с другими бедна
будет каждая жизнь с пустотою неполных слияний,
с вечной ложью любви, обещавшей сплетение душ.
выбирая тебя, навсегда от других выбираний,
вымирая, бегу, выбираясь из мелочных луж.
неслучайный мой друг, в совпаденье земных воплощений
только нежность у нас, ни богатств, ни синицы в руках.
так случилось, что здесь на двоих есть одно средостенье –
врозь по жизни плывя, обниматься, сливаясь в стихах.

[визочка]

Самоирония № 1

Я, наверное, символистка:
Не могу, хоть на части рвусь,
Вместо «розы» писать «редиска»,
Вместо «лебедя» – «жирный гусь».

Не согнуть меня, я не глина,
Но меняться есть тьма причин:
Вместо грусти писала Нина,
Вместо счастья…здесь умолчим.

Потому так коварно близко
Рядом с радостью ходит грусть:
Вместо розы глядишь - редиска…
Вместо лебедя – жирный гусь…

[визочка]

Ниагара

Муж с недельным перегаром,
За окном апрельский снег…
Ну а где-то Ниагара
начинает свой разбег.
Не бывать наверняка мне
Там, где вод гремит каскад.
Жизнь с размахом да о камни…
Ничего – жива пока.
Белый дым, но без пожара…
Жизнь ещё не прожита!
На картинке Ниагара –
Ах, какая красота! 

[визочка]

Кроссворды окон

Квадраты светящихся окон -
Житейских историй кроссворды.
Кому-то сейчас одиноко,
А кто-то терзает аккорды.
Немые отчаянья крики
за ярким светящимся кругом,
а рядом счастливые лики,
В соседнем - прощаются с другом.
Вот ровно сияет участье...
Горит жёлтым светом измена...
И кто-то купается в счастье,
а кто-то бежит, как из плена.
Кроссворды житейских историй?
Наверно, идея плохая...
И где то окно, за которым
твой свет для меня полыхает?

[alabaj]

Нечто

В нас с тобой назревает нечто.
В городской загрузившись транспорт,
Закупорены пробкой вечной
Мы в колец московских пространство.
И пускай нам завидует Прага,
Мы затмим ее пивоварни.
Это в нас созревает брага
Не исполнившихся желаний.
Нам не третий – весь город лишний.
Мы такое в себе создали -
Нам от счастья срывает крышу,
Мы срываем крыши со зданий.
И увидев чистое небо,
Удивленно заметят люди:
«Снова крышу снесло... Наверно,
Кто-то где-то кого-то любит»

[alabaj]

Повелитель звезд

Это, наверное, здорово,
Если ты хоть кому-то нужен.
Стоит ли задирать голову,
Если звёзды плещутся в лужах.
Они так близки и доступны,
Их можно потрогать руками.
А, если не так вдруг поступят,
Волной разогнать, бросив камень.
И чувствовать, ты – повелитель,
Но навзничь упав, поскользнувшись,
Увидеть – восходит Юпитер,
Выплеснутый из лужи.

[alabaj]

Иерихон

Отпусти.
Я полечу в никуда,
Рассекая спиною ночь,
Руки сложив на груди.
Вместе с тобой мы не навсегда,
И никто не в силах помочь.
Отпусти.

Отпусти.
Наверно, время пришло
Падать стенам, не устояв.
Звук над землёю летит.
Иерихон – наш мощный оплот,
Но настроены трубы в лад.
Отпусти.

Отпусти.
И растворишься в ночи,
Каплей в море других теней.
И позабудь, и прости.
Скоро голос трубы замолчит,
Пыль останется от камней.
Отпусти.

[Вера Гаевская]

Ненаписанное письмо

Как и ты, я живу много лет в этом  городе N,
Где у мая, наверно, случился нечаянно грипп:
То его лихорадит, и думаешь – вот феномен,
То три дня от озноба так плачет, что даже охрип.

Может быть, надо срочно ему обратиться к врачу,
Только кто же возьмётся такого больного лечить?
Вот и я, как больная, письмо тебе снова строчу –
Не уснуть, только клавиши тихо стреляют в ночи.

Сколько раз зарекалась забыть, завязать всё узлом...
Что ты смотришь в окно с любопытством, седая луна?
Вот возьму и отправлю сейчас наконец-то письмо –
Что ли, зря я стою у раскрытого настежь окна?

Время лечит, но, видно, лекарств не хватает на всех...
Ты лети, самолетик, над крышами наших домов.
Вот ещё ... и ещё самолёты кружат, словно снег
ненаписанных писем пятьсот восемнадцать томов.