Конкурс-подборка 76. Лучшее за 2011 год

[Ника]

Сегодня у нашей подборки не будет определенной темы и ключевых слов.
 
Предлагаю ВСЕМ разместить в этой подборке от одного до трёх стихотворений, написанных в 2011 году - тех, которые вы сами считаете лучшими.

Почему не 4, а 3? Потому что я думаю, что стихов будет много. Надеюсь на это. И хочется, чтобы было как можно больше участников.

Варианты принимаются до полудня следующей субботы, 7 января 2011 г.

Стоп-лист распространяется и на данную подборку!

Пользуйтесь программой Иеронима:

http://www.nika-stihi.ru/cgi-bin/allverses.pl

Лимит на количество стихов от одного автора - НЕ БОЛЕЕ ТРЁХ СТИХОТВОРЕНИЙ.

Не забываем про Стоп-лист:

http://www.nika-stihi.ru/forum/index.php?topic=17152.0

Жюри этого конкурса - Эгон Шиле, Аксолотль и я, Ника. Члены жюри здесь, в теме назовут по 5 стихотворений*, которые они считают лучшими в получившейся подборке. Одновременно будет идти в течение 6-ти дней обычное наше голосование***. Каждый голос жюри приравнивается к трём баллам. По окончании голосования голоса жюри и голоса "болельщиков" суммируются***.

Голосование участников - обязательно. Непроголосовавший участник победить не может, даже если наберёт больше всех баллов.

Стихи членов жюри могут участвовать в конкурсе, но, естественно, голосовать за себя судья не может - так же, как и голосовать в данном опросе никто из членов жюри не будет.

Новое стихотворение - новый постинг.

* если стихов будет много, квоту расширим, т.е. жюри будет голосовать за такое же количество стихов, что и все остальные

** голосование будет, как всегда, совершенно прозрачным. Т.е. каждый голосующий (кроме жюри) и нажимает кнопки и называет в своём постинге варианты, которые он выбрал. Представители жюри вывешивают шорт-листы, НЕ нажимая кнопок. Просьба к жюри  - обязательно указывать номера вариантов.

*** Побеждает не ПЯТЬ АВТОРОВ, а ПЯТЬ ВАРИАНТОВ. Т.е. если наибольшее количество баллов набирают стихи Иванова, Петрова, Сидорова и ДВА варианта Соколова, то в жюри попадают Иванов, Петров, Сидоров и Соколов, хотя их не пятеро, а четверо.

Вводится правило: в жюри не может быть более шести человек, поэтому при малом количестве участников или при большом количестве вариантов, набравших одинаковое количество баллов, число победителей сокращается.

[Sandgy]

Я памятник воздвичь себе намеревался.
По кладбищу прошел, и замысел возник.
Высоким будет он, не шатким и не валким.
Другие возвели, а чем я хуже них.

Я с замыслом к жене, она, конечно в слезы:
Да на кого же ты решил оставить нас!
Другие, вон, живут, рифмуют розы-грозы,
Пошел другим путем великий Пушкин А.С.

А это тоже – мысль. Начну пером послушным,
Онегинской строфой нести благую весть.
Я взялся за перо, из-под него частушки,
Двустишия ползут. Ну, хоть на стенку лезь!

А это тоже – мысль. Теперь на стенке шведской
Накачиваю пресс, а лежа – штангу жму.
А что до милых дам на вечеринках светских,
Об этом умолчу, чтоб не смущать жену.

[Sandgy]

К счастью сходятся пути, как мизера,
подфартило неожиданно вчера.
Сколько раз бы я ни ставил на зеро,
как назло, мне так везло, мне так везло.
На доходы мог бы жить от лотерей,
опахалами махать из козырей,
а недавно я с шестого этажа
кости бросил – вверх шестерками лежат.
По мосточкам и по кочкам понесло,
понесло меня фортуны колесо.
Не видал такой удачи на веку,
мне бы бабу, чтоб поймала на скаку.

[Sandgy]

То ли мне до слез смеяться,
то ли плакать от печали,
чтобы слезы облегченья
речкой хлынули из глаз.
Пусть бревно, что папарацци
постоянно замечали,
уплывает по теченью,
а не лезет напоказ.
А давайте наши бревна
не сплавлять поодиночке,
пусть их гонят плотогоны
прямо в лесокомбинат.
Мир увидят взором новым
чисто вымытые очи.
Посторонняя солома
нас не станет занимать.

[Галия]

коси, коса...

коси, коса, пока ещё роса,
пока в нас плачут маленькие беды.
пока родных живые голоса
зовут нас, несмышлёнышей, к обеду.

коси, коса, пока от листьев дым
в глазах моих осенних не слезится.
пока ещё мой папка молодым
на рыжем жеребце по полю мчится.

коси, коса, пока моя коса
тугой камчой змеится меж лопаток.
пока не серебрится в волосах
безвременно упавший снег утраты.

коси, коса… пока косой  другой
мы на лету не скошены под корень.
пока вдали над красною горой —
душе — старинной песней кто-то вторит...

[Галия]

трамвайное

поехали сегодня до конца
со мной, – продрогший
молвил переводчик
со смертного на ангельский,
извозчик,
нет, перевозчик, что ли,
к праотцам…

и отпустило…
стаял горький ком,
и в этот миг последней вспышкой света
вниз покатились дни мои клубком,
разматываясь, точно кинолента.

на ней отец нежданно промелькнул,
и вот он здесь, смеющийся, зовущий,
а мне б к нему отчаянно прильнуть,
но чей-то голос колоколом – в уши:

стой, пересмешник,
всё перекукуй!
ещё не время, – вскрикнул светлоокий
и стёр со лба примёрзший поцелуй,
и распахнул зашторенные окна

ещё не всё,
ещё не твой венец,
концы пока не сходятся с концами!
не ставил точку писарь, наконец,
в квитке судьбы с конечными словами.

здесь остановка – в жизнь!
а мне б ещё...
я ехала в оранжевом трамвае,
там было всё, мне было хорошо,
и не болела рана ножевая…

[Галия]

волчок

так надо мной весной нависнет мир,
привидевшись пугающе-огромным,
что покажусь себе я меж людьми
дичком случайным, сирым и бездомным.

и мне себя и мир так станет жаль,
как будто кем-то взяты мы на мушку.
до боли вдруг захочется прижать
к себе давно забытые игрушки.

и где-то вне, на гибельном краю,
уснуть, уткнувшись в раненое детство.
где о волчонке сереньком поют,
а он себе всё не находит места.

одной мы крови, два немых дичка.
волк не укусит, Бог меня не выдаст.
весна мне просто нынче велика,
как в детстве платья, взятые на вырост.

[Оксана]

Трусость на двоих

Стихи не пишутся, земля не крутится.
Раздрай на улице, в душе распутица.
Кричу я зеркалу: «Не вздумай плакать ты!»
Мы нынче с осенью в режиме слякоти.
Не всходит в сырости надежда-зёрнышко,
Но снова струсим мы окликнуть солнышко.
А вдруг с ожогами опять останемся?
Не проще ль серости привычно кланяться?
Слеза солёная, цвета контрастные:
Тоска зелёная, рябина красная…

[Оксана]

Прошу тебя...

Прошу тебя - ты не молчи ни дня,
Пиши по три, по две хотя бы, строчки...
Здесь люди - словно огневые точки.
И каждый явно целится в меня.
Жива пока. Да, веришь? Мне везет:
Петардами взрываются снаряды -
Пока на расстоянии, не рядом,
То недолёт (тьфу-тьфу), то перелёт.
А я живу на узкой полосе,
И некуда сегодня мне податься.
Назад - нельзя. Вперёд? Зачем пытаться?
А где друзья? Они сбежали все.
Но ты со мной. Как прежде. Как тогда...
По памяти твои читаю письма.
И что с того, что надо мной нависла,
Мечом Дамокла, новая беда?..
Но ты со мной, далёкий мой маяк,
Очаг любви в безумной круговерти...
Без строк твоих не выжить мне никак -
Жизнь без весны порой страшнее смерти.

[Оксана]

Дожде-слезопад

Дожди и слякоть — осенний почерк.
Мне снова плакать холодной ночью.
Всплакнет и осень, моя подружка,
В ночные травы. И я - в подушку.
О том, что было еще возможно,
А мы вспугнули неосторожно.
Дожди идут... и проходят мимо.
Недолюбила, недолюбима.
Октябрь простужен и виновато
По черным лужам бредет куда-то.
И ветер бьется в окно ночное…
Все грустно, осень, у нас с тобою.

[Маша Махова]

Эмма и хорошее

Для него всё всерьёз, он совершенно оброс, он что-то шепчет под нос,
потом кричит: «Эмма!..»
Он говорит: - это не повредит, это нужно знать тебе непременно!..

Эмма молчит, она варит щи, очень полезные щи, на ней передник в цветочек.
И ей всё трудней понимать, что он ей хочет сказать и чего он не хочет…

Если б он в своё время уехал в Палермо,
или в Париж, как хотел однажды…
- Скажи, что мне делать, что делать, Эмма?..
Что ему делать, Эмма не скажет.

- Эмма, смотри – я разбит и чокнут.
Ты меня слышишь?.. Нет, ты послушай!..
Эмма, какие, к чёрту, расчёты -
здесь никому ничего не нужно!..

Эмма кивает, из глаз льются слёзы, она режет лук и поэтому плачет.
Эмма не задаёт вопросов, не знает расчётов и что это значит.

Она ему верит безоговорочно, она поедет за ним хоть в Париж, хоть в Помпеи.
А он ходит по комнате, шепчет: «всё кончено»… - что кончено, не объясняя Эмме.

Но Эмма чувствует самое главное и всё давно принимает, как данность.
И что она любит инопланетянина, она много лет назад догадалась.

Эмма не жалуется и не мается, режет свой лук ненаточенным ножиком.
Эмма давно не о чём не печалится, Эмма всегда верит только в хорошее.

[Маша Махова]

для неё

Никому он не говорил, что не он, другой,
нынче ходит, плывет, летит, говорит слова.
Целый год без нё он жил, целый адский год,
целый мрачный год без неё, где был день за два.

Из последних держался сил, но ещё в седле.
Задыхался, но не вопил, слабым быть нельзя.
Десять лет без неё он жил, десять жутких лет,
выходил на воздух, дышал и нырял назад.

То вытаскивал, то спасал, слушал чей-то бред.
Пил вино, видел дно, придумывал города.
Двадцать лет он мечтал её на груди согреть,
и всё время куда-то шёл, да всё не туда.

То дрожал, не дышал, чуть жив, но ведь жив ещё.
Забывал, застывал, но знал – не наступит тьма.
Тридцать лет, сорок лет, всю жизнь прожил для неё.
Не сгорел, не ушёл на дно, не сошёл с ума.

[aerozol]

Нынче тихо. Опять не спится
на окраине февраля.
Посмотри, как твоя синица
превращается в журавля

и врывается в мир манящий,
настоящий, как всё вокруг,
где её всё больней, и чаще,
и больней выпускать из рук

в это небо, где только звёзды
нам остались. На свет добра,
в этот чистый морозный воздух,
состоящий из серебра.

И совсем не законы химии,
а простые мои слова
на стекле превращают иней
в белоснежные кружева...

Понимаешь, в одну из вёсен,
после долгих холодных стуж
иногда наступает Осень –
состояние тел и душ.

Просто снег – это те же листья,
молодой журавлиный пух,
просто, азбука наших истин –
научиться считать до двух,

бросить гати, раздвинуть топи
и пройти. Как пройдёт любой.
Что ж так холодно? Как в окопе
перед боем. А утром – бой.

28.02.2011.

[Маша Махова]

прощальное

Кончается и холод и зима, и кто-то снег бросает с нашей крыши, и я не напишу тебе письма, и ты письма уже мне не напишешь, я не построю замка на песке, и не войду в тот дом и двор заросший ни девочкою в платьице в горошек, ни бабушкою с палочкой в руке.

К чему такое время и когда другое будет, спрашивать не стоит, куда уходят дни и города, а ведь они куда-нибудь уходят, и, может быть, не стоит замечать того, что непременно канет в лету, но почему-то снятся по ночам прекрасные и нежные сюжеты.

Уже апрель… опять весна, ещё что будет с нею здесь, она не знает, и сумрак с улиц в комнату течёт, и комнату собою заполняет, но предстаёт всё ярче и больней тот образ, что уводит жизнь в начало, где россыпь улетающих огней и вся печаль автобусных вокзалов.

И я не появлюсь ни в чьём дворе, приняв все расставанья за основу, и для чего-то в прошлом сентябре я в книге засушила лист кленовый, он не забыт мной этою весной, смотрю и вижу, по нему читая, что он почти такой же, как живой, и я – почти такая же... живая.

[aerozol]

Светит в небе звезда. Я стою у окна.
За окном пелена, в пелене – города.
Все дороги-пути у предместий в плену.
Ты меня отпусти. Я пойду в пелену.

Я сумею дойти до начала начал,
где строгает пути тот, кто нас обвенчал.
Вот знакомый причал. Пароходик. Ту-ту…
Я себе обещал, что себя обрету.

Но гудят провода, что из пыли да в пыль,
освещает звезда придорожный ковыль,
и глядит свысока из заоблачных сит,
озаряя бока тех, кто в небе висит.

Так что, вырасти дверь, или выбей окно, -
осознанье потерь осознать не дано.
Я играю свой блиц заоконных утех…
Листья падают вниз.
Люди падают вверх.

07.10.2011.