Конкурс-подборка 82. Ой, то не вечер...

[Ника]

Собираем до полудня следующей субботы, 31 марта 2012 г. в этой теме свои стихи, не важно, когда написанные и где опубликованные, содержащие слово ВЕЧЕР и ОДНОКОРЕННЫЕ в любой грамматической форме.

Пользуйтесь программой Иеронима:

http://www.nika-stihi.ru/cgi-bin/allverses.pl

Лимит на количество стихов от одного автора - ЧЕТЫРЕ стихотворения.

Не забываем про Стоп-лист:

http://www.nika-stihi.ru/forum/index.php?topic=17152.0

Жюри этого конкурса: Аэрозоль, Таня Лузина и Эгон Шиле. Члены жюри здесь, в теме назовут по 5 стихотворений*, которые они считают лучшими в получившейся подборке. Одновременно будет идти в течение 6-ти дней обычное наше голосование***. Каждый голос жюри приравнивается к трём баллам. По окончании голосования голоса жюри и голоса "болельщиков" суммируются***.

Голосование участников - обязательно. Непроголосовавший участник победить не может, даже если наберёт больше всех баллов.

Стихи членов жюри могут участвовать в конкурсе, но, естественно, голосовать за себя судья не может - так же, как и голосовать в данном опросе никто из членов жюри не будет.

Новое стихотворение - новый постинг.

* если стихов будет много, квоту расширим, т.е. жюри будет голосовать за такое же количество стихов, что и все остальные

** голосование будет, как всегда, совершенно прозрачным. Т.е. каждый голосующий (кроме жюри) и нажимает кнопки и называет в своём постинге варианты, которые он выбрал. Представители жюри вывешивают шорт-листы, НЕ нажимая кнопок. Просьба к жюри  - обязательно указывать номера вариантов.

*** Побеждает не ПЯТЬ АВТОРОВ, а ПЯТЬ ВАРИАНТОВ. Т.е. если наибольшее количество баллов набирают стихи Иванова, Петрова, Сидорова и ДВА варианта Соколова, то в жюри попадают Иванов, Петров, Сидоров и Соколов, хотя их не пятеро, а четверо. При малом количестве вариантов, участников ИЛИ ГОЛОСУЮЩИХ выбираем ЧЕТЫРЁХ победителей.

[Ника]

Перевал

Камень на камне. Что-то мне плохо.
Это не повод к переполоху.
Вспомни о Генри и Боливаре:
брось меня, милый, на перевале.

Всё под контролем. Всё под надзором.
В небе вечернем кружится ворон.
Он тебе крикнет: «Чао, бамбино».
Крикнет – другого я полюбила.

Все неподарки спрятаны в ящик.
В зале непьющих и некурящих
что ты закажешь? Кофе и пиццу?
Как тебе естся? Как тебе спится?

Много ли нужно времени/денег,
чтобы не видеть – прочь, наважденье! –
на перевале чёрные глыбы,
чтобы не мучил сделанный выбор?

Всё это сказки, образы, шутка…
Смотришь в окно ты: голо и жутко.
Ночью синеет снег на бульваре.
Как тебе мчится на Боливаре?

[Ника]

Ужель та самая Татьяна?

Приём в посольстве. И, скучая на фуршете,
вдруг замечаешь: в отдалении, в углу,
чужая женщина в чудовищном берете
жемчужно скалится французскому послу.

Ты раньше знал её! Но где, когда? В колхозе!
Вы были вместе «на картошке» от МГИМО.
Ту жизнь в деревне описать бы проще в прозе:
дожди, безденежье и «полное гумно».

И как-то вечером она тебе отважно
сама свидание назначила в саду.
Ты не любил её. Занудствовал… Неважно!
В каком же всё-таки вы встретились году?

Ты ради этой странной девочки-дикарки
удар смертельный другу лучшему нанёс.
Воспоминания явились – зримы, ярки…
Чужая женщина – чужие губы, нос,

но очень нравится! Так что же изменилось?
Удачный брак? И муж был бравый генерал.
Вот почему она осталась, сохранилась,
когда отсюда каждый третий удирал…

Но он старик! Пускай и с табельным оружием…
Татьяна… Грация, манеры, красота!
Остановись! Давал зарок: не лезть к замужним?
Да и потом – она давным-давно не та.

Не суетись, всё это – лишние движенья.
Не ей в саду ты так изысканно хамил.
И не пиши ей, ради Бога, писем, Женя:
она нечитанными бросит их в камин.

[Ника]

Открыть личико

У него пятно кровавое на груди.
А она смеётся: «Хочешь, приворожу?
Приходи, Петруха. Вечером приходи.
Я её сниму – проклятую паранджу!»

У него пятно кровавое на спине.
Он убит, зарезан,  так же не может быть!
Но как будто спит и видит в последнем сне
Гюльчатай в чадре. С лица ведь воды не пить.

Наважденье, морок… Больно. Молчи. Растай!
Отпусти меня в безбольное «никуда»!
Но в конце туннеля мечется Гюльчатай.
По её лицу живая течёт вода.

Просто слёзы? Точно? Солоно. Горячо.
Заживают раны. Взрывы. Гарем завыл.
И взвалив Петруху сонного на плечо,
Гюльчатай, шатаясь, тащит его к живым.

[Ника]

Ваза

Так мало солнца в ноябре,
так вечер хмур и неуютен,
что капитан на корабле
сидит и глушит ром в каюте.

В такую хмарь не в силах он
всё время думать о штурвале.
Барашки чёрных пенных волн
его сегодня забодали.

И я, как этот капитан,
с тоской смотрю в иллюминатор
на облетающий каштан
и птиц, пакующих манатки.

Они желают жить в тепле…
Ну, вот, и дождь собрался снова.
И только ваза на столе
оптимистична до смешного.

И ветер, вытащив свисток,
в него свистит и листья крутит.
А ваза, полная цветов,
стоит и дышит полной грудью.

[Симамура]

Небо и земля (одноактная пьеса)

Небо:
-я небо, я небо, на мне живёт Бородатый Бог,
на мне живёт бородатый Бог, я ему подпираю бок.
Я по ночам освещаю его звездою,
За это Он подметает меня бородою.
                                      (небо подмигивает)
Эфир:

-я эфир, я эфир, я эфир
Бородатый Бог пьёт меня по утрам, как кефир
Я струюсь из бутылки в пространство
Имя дали мне – непостоянство
                        (эфир перетекает из одной небесной сферы в другую)
Звёзды
Поют:
-Звёздных тел в ночи сияние
До нас огромное расстояние
Ангелы моют нас по утрам,
Мы сияем по вечерам.
Мы всякие – пятиконечные,
Мы, ваши цели конечные
Когда вы смотрите на наш свет
На самом деле нас там уже нет.

Собака Тобол воет на звёзды
Собака Тобол:
-У У У, У У У, У У У,
Отчего так печальна жизнь, не пойму?
В будке моей лежит кость мозговая,
Но у меня рак желудка, как мне быть – я не знаю?
Позовите ветеринара с уколом морфия,
Может тогда станет легче жизнь моя…
                                    (Тобол умирает)
В колодец падает звезда.
Колодец мычит себе под нос:

-вот в меня упала звезда,
Она останется во мне навсегда,
Знать небесное тело
Жить в воде хотело,
Я двадцать лет в сознании рос,
Что и во мне есть внутренний космос.
                            (колодец гордо плещется)
К колодцу подходит кондуктор Сергеев.
Сергеев:
-Меня пять раз обматерили пассажиры,
Из меня они повытягивали все жилы,
Я вечером возвращаюсь к себе домой,
С единственным желанием – уйти в запой.

Подходит к колодцу, смотрит на своё отражение.

- у меня довольно жёлтое лицо,
Мне в Гагры на курорт поехать хочецо,
Посидеть там на манной каше и кефире,
Помечтать о звёздах и эфире.
(Сергеев обречённо плюёт в колодец)

Космос содрогается, звёзды перестают светить, эфир испаряется, из неба видны уста Бога.
Уста Бога:
- кондуктор Сергеев, ты – сын Божий
Ты телом и душой на меня похожий,
Но видимо, не умеешь ты созидать,
А умеешь только в колодец плевать,
И всё вокруг разрушать.
За это ты, и вся твоя порода
Всегда будете пить воду из водопровода.

Из неба протягивается резиновый шланг.
Всё остальное исчезает
Сергеев садится возле трупа Тобола и закуривает папироску.
  Сергеев:
-это моя последняя папироса,
Мне некому задать сейчас вопроса
О том, как быть с этим миром бензиновым
И что мне теперь делать с этим шлангом резиновым?
Мне даже нечего полить в огороде,
буду сидеть, и мечтать о природе,
А лучше всего – колодец вырою новый,
и сделаю для него сруб дубовый.

Сергеев роет колодец и наполняет его водой.
Эфир просветляется, на небесной сфере появляются звёзды,
Одна из них падает в колодец.
Мимо проходит кассир Федулов.
Федулов подходит к колодцу и плюёт в него.

Занавес.

[Симамура]

Вторник

Вползает вторник в мой вигвам,
Сплетённый из корней солодки,
Глядит со дна остача водки,
Звенит в ушах твоё: “не дам”.

Бежит домой абориген,
От кума сало перепрятать,
Повсюду процветает слякоть,
На всём лежит грядущий тлен.

Мычит сосед “послевчера”,
Мурчит животное под стулом,
Идут минуты караулом.
Вот так, в такие вечера

Проходит, понимаешь, всё,
Но жизнь проходит раньше срока.
Шумит на лысине осока,
Ни то на лысине, ни сё

На ней же. Телефона труп
Воняет литием и серой
Несёт из-за угла холерой
Прошедших дней. И угол туп,

В котором биссектрисы роль
Одна из главных в этом фарсе,
Мы – жизни призраки на Марсе,
Мы умножаем ноль на боль.

И вычитаем то, что есть
Из самого себя, покуда
звенит несданная посуда,
звенит, конечно, в нашу честь.

Ну а пока во вторник я
Курю бамбук в преддверье славы
И в ожидании халявы
В секретах роюсь бытия.

[Симамура]

Сентябрь

Голос  твой – перелётная птица
В рупоре синего неба.
Дай мне, сентябрь, напоследок напиться
Вволю осеннего хлеба.

Вычертит осень-самоубийца
цель, за которой по шпалам
вдаль побегут золочёные листья,
Путаясь в шуме шершавом.

И тонкогубому ветру вдогонку
Кракнет сосна в поднебесье;
небо, миллионом иголок исколотое,
к вечеру надвое треснет.

Шумом дождя умаслятся стены,
Теплым дыша бетоном.
Выйдет сентябрь на мокрую сцену.
Будущим неопределённым.

[Симамура]

Внутри (вечерний рэп)

Мои долги касаются только меня.
Ты ловишь себя на том, что ты стоишь, бубня
Себе под нос какой-то мотив, типа "бу-бу-бу",
И ты понимаешь, что ты почти марабу,
И ты уже почти что птица, ещё едва-едва,
(и к тому же у тебя такая же лысая голова)
И ты улыбаешься солнцу, как в последний раз,
И почему-то думаешь: "Какой был цвет глаз
У твоей последней? Кажется, карие"…
Жаль, что она погибла в аварии
И вдруг тихий голос спрашивает: "У тебя есть кто-то?"
Ты видишь рядом девушку, с лицом, как на старом фото
Без ретуши, в сепии, сарафан в горошек,
Веснушки, всё, как надо – “как много девушек хороших”.
Это одиночество, ни больше, ни меньше,
Ты понимаешь, что скоро будешь бросаться на женщин.
Или они на тебя, хм… - хотя  это - вряд ли,
Это очень интересный тип игры в прятки…
                                Закрываешь глаза, и всё равно осень внутри,
                                открываешь глаза, и всё равно осень внутри…
                                                                                                       внутри…
                                                                                                       внутри…
И вот ты стоишь, в одной руке – Marlboro light,
В другой – никого, рядом – дворняжка лает.
Смотришь ей в глаза, и видишь, что она плачет,
И понимаешь, что лай в принципе ничего не значит,
                                 Закрываешь глаза и говоришь ей: "Смотри,
                                 Это осень, мой друг – у тебя внутри".
                                                                                       Внутри…
                                                                                       Внутри…
И все друзья сейчас где-то, и может быть, возле,
И уже после третьей, а может быть, после
Энного литра, но тебе не хочется,
Хочется ещё раз испытать одиночество,
Или взять лейкопластырь, заклеить рану на сердце,
Хоть это и банально, и в боль с трудом верится,
Потому что она - это что-то, что присуще каждому,
И остаётся навечно, если приходит однажды,
                               И выскакивает, как джинн, только лампу потри,
                               И говорит: "Смотри, я у тебя внутри".         
                                                                                     Внутри…         
                                                                                     Внутри...

[Галия]

запиши меня

запиши меня на всякий
случай в сон, в ежевечерник.
и тогда я не иссякну,
не исчезну, не померкну.
запиши меня на память
на изнанке слов беспечных,
не смогу тогда истаять
светом осени конечной.
запиши меня на годы
на снегу замёрзшей веткой,
мы же все оттуда родом –
из безоблачного детства…
запиши меня на счастье
на песке следами птичьих
лапок, пусть потом их ластик
волн сотрёт, а ты на вычет
запиши меня набегом
этих волн на дальний берег.
запиши... я оберегом
стану, веришь?
веришь… веришь…

[Галия]

роза пустыни

в вечерней задумчивой сини
в саду молчаливых камней
солёная роза пустыни
цветёт на восточном окне.
мне кажется, это не камень, –
застывшие слёзы морей.
и между её лепестками
песок серебрится…
согрей
в ладони ледышку пустыни,
на память возьми обо мне.
ты видишь, мерцает и стынет
немая вода в глубине.
я тоже не камень, не камень...
однажды во тьме оживёт –
согретый твоими руками
цветок, а не каменный лёд.

[Галия]

ненастный вечер

ненастный вечер
пьёт тепло из окон,
разбавив желтизной
печаль и слякоть,
а небо,
разуверившись в высоком,
не знает, то ли падать,
то ли плакать
дождём по стёклам,
гладя этот город
по спинам крыш,
по звонким нотам лестниц,
где пары окольцованные бродят,
а мы с тобою бредим повсеместно…

[Галия]

трамвай о лете

а мне не хочется говорить,
как летний город меня волнует,
как сквозь меня дождевую нить
он тянет в жаркую ночь шальную,
как я вливаюсь в случайный ритм,
в его алхимию, строки, встречи.
и как он днём над землёй парит
и обнимает меня под вечер.
а мне не хочется, вот и все…
меня зима заманила в сети
и в спящий город меня несёт
в трамвае позднем, где я о лете
молчу в окошко, а в нём снега
под фонарями сверкают звёздно,
укутав город… а мой загар
тихонько сходит, и всё так поздно.
а мне молчится и всё... мактуб.
и книгу лета в себе листая,
я грею имя твоё во рту,
его в трамвае с собой катаю…

[визочка]

И было утро, и был вечер

И было утро, и был вечер,
и в продолженье дня всего
душа ждала минутной встречи,
что не решала ничего.
В тревоге всё вокруг металось,
и был, казалось, свет не мил.
А счастье в том и заключалось,
что было утро, вечер был,
что так прекраснейше страдалось,
что так отчаянно ждалось,
что счастья и не намечалось...
А всё ж изведать довелось. 

[визочка]

Бабье лето

Бабье лето разожгло интригу,
Дождь осенний остудил накал.
Что ж, зажгу свечу, раскрою книгу
И вина плесну себе в бокал.

На окне задёрну плотно шторы,
И стихи с вином я пригублю.
Все припомню наши разговоры,
Позабыв о том, что Вас люблю.

От вина и от стихов оттаю,
И, читая за строкой строку,
Я сегодня точно угадаю,
Что случится на моём веку...