КМ-254 Кузема Константин Станиславович

1.   На картину «Полёт над гнездом хрущёвок»

Простужено, стыло, дрогло,
от пустыря и точки -
до жестяного горла трубы этой водосточной,
от звона твоих трамваев - до тёмных твоих задворок,
до детских воспоминаний, что тащат меня за ворот
туда, в непосильный ветер, на крышу моей трущобы,
где пахнет дождём и смертью расплывчато и нечётко,
от выброшенных оскалов засохших арбузных корок -
до тёплых твоих подвалов, до грубых твоих заборов,
от башен и новостроек - до самой последней ямы,
от памятников героям - до нищих старух у храма,
что просят монет и хлеба, боясь твоих диких танцев,
и греют твои победы в своих заскорузлых пальцах…
от грязных твоих воронок - до звуков твоих мобильных –
я знаю тебя, мой ворон,
мой город,
мой голубь дымный –
я вот он, твой дух дворовый, последний в твоём тумане
полёт над гнездом хрущёвок –
незримый, печальный, давний.

2.   На картину «Полёт над гнездом хрущёвок»

На скорости уже не рассмотреть им,
спешащим в чужеземное тепло,
летящим птицам, их уносит ветер,
отбрасывая тени на стекло,
что здесь мы, здесь, мы никуда не делись.
Укрытые за окнами квартир,
для птиц мы только призрачные тени,
в черту сплошную слившийся пунктир.
И скоростью мир словно кистью смазан,
размыт, нет ни начала, ни конца.
И станем мы предметом птичьих сказок,
на отдыхе рассказанных птенцам.

3.   Полёт над гнездом хрущёвок

Здесь не растут небоскрёбы и райские кущи.
Между домами – ряд бельевых верёвок.
Люди Шагала летят над гнездом кукушки,
сверху глядят на крыши домов-хрущёвок.

Их обещали сломать, но никак не сломят.
Кухня – пять метров, санузел совмещённый.
Слышно, как кто-то чихает в соседнем доме.
Люди во сне летят над гнездом хрущёвок.

4.   Полёт над гнездом хрущёвок.

Они росли, как шампиньоны
на свалках старых пустырей -
хрущёвки новеньких районов
поры младенческой моей.
Плевать, что чих соседской кошки
был чётко слышен поутру,
квартиры новенькой лукошко
пленяло сразу детвору
невиданной доселе ванной,
красивым словом "туалет",
геометрическим сервантом,
сменившим бабушкин буфет.
И вместе с нами подрастали
сирени прутик за окном,
соседних строек вертикали,
"стекляшка" - ближний гастроном.
В тени сирени и высоток,
он до сих пор меня зовёт,
мой старый дом, в чьих тесных сотах
остался детства чистый мёд.

5.   На картину «Город, которого нет»

Покатилась жизнь так, что не выпрыгнуть с этого поезда.
Как ты здесь не крути – каждый свой сочиняет мотив.
Ты скажи, ты нашёл этот полюс, ну что там за полюсом?
Ты прошёл ну хотя бы одну половину пути?..

Или всё ещё тот же туман по дороге и морок,
И, куда бы не шёл, всё равно ты, как прежде, один?..
Ты хотел бы вернуться в тот город… но где этот город?..
Ты хотел его спеть, ты хотел его как-то спасти.

Не ищи города. Там темно в городах, подневольно.
Только полюс – твой плюс, остальное пройдёт как-нибудь…
Распрягай, брат-якут, псов усталых, довольно, довольно.
Дай ему отдохнуть. Дай немного ему отдохнуть.

6.   На картину «Город, которого нет»

Этот город из снов. Из картинок, забытых давно,
помнишь, в детстве смотрели и думали, как бы нам тоже…
И луна за окном, и озноб изнутри и по коже,
и невнятный и сказочный звук еле слышимых нот…

Этот город с открытки, с открытых, летящих зонтов,
каблучков, мостовых, взглядов любящих, рук берегущих,
не прочерченных линий, прыжков, поцелуев воздушных,
и из прежних каких-то прощаний, невидимых снов…

Этот город из воздуха, будто его вовсе нет.
Этот город из отдыха, первых апрельских капелей…
Ну зачем это всё, для чего это всё, в самом деле,
если он появляется только в предутреннем сне?..

Я его расчерчу на квадратики, будет легко.
Я его научу быть таким, как увиделось в детстве.
Он гораздо важнее, чем просто реальность и место.
Он не может уйти просто так. Я же вижу его.

7.   Шаг в сторону

Шаг в сторону – и мир совсем другой:
ему все украшенья велики,
дня полотно истыкано иглой,
видны с изнанки швы и узелки
всех наших встреч и множества невстреч,
понятен свет и сумерки потом,
и кто кого старался уберечь,
чужим прикрывшись телом, как щитом…

Шаг в сторону – и слёзы из-под век:
как хорошо там, в этой стороне…
Шаг в сторону считается побег.
От этого – мурашки по спине.
И как ни забывай и ни молчи,
удался этот шаг тебе и мне.
Чуть в сторону. Объятья горячи...
Побег засчитан.
Беглые в тюрьме.

8.   На картину «Петербургский трамвай»

Над Питером привычно небо хмурится,
ложась на колпачки фонарных свай.
Как маленький ковчег, плывёт по улице,
спешит неунывающий трамвай.
В него мы прыгнем, мокрые, замёрзшие,
дождинки я смахну с усов твоих,
и оторвёт бабулька-контролёрша нам
один билет счастливый на двоих.
И мы опять проедем, бестолковые,
тот дом, в котором двадцать лет назад
родители мои пришли в столовую,
и там нас ждут, тревожатся, не спят.
А маленький трамвай бежит, качается,
на стыках рельс бормочет на ходу.
И ночь, бесед ковчежных соучастница,
запаливает первую звезду.

9.   Увядшие розы

Быстрее всего увязают цветы
В руках у любимых, стоящих на страже
Фонарных столбов и – у них – пустоты
Твоих неприходов, залитых гуашью
Весенних дождей. Средь потоков машин
Как мало им места для жизни. С их цвета
Отслаивается чешуйками лето
Линяющей правдой змеиной души.
И я никогда не пойму, почему
Так долго лежится цветам, не бледнея,
На снежных могилах среди зимних смут
В смущенье пред мертвенностью каменея…

10. Увядшие розы

эти розы дарил не мне
не тебя ожидал вокзал
за вагоном не ты бежал
отражаясь в моём окне

на столе дребезжал стакан
учащался дорожный ритм
на пути в придорожный рим
не тебя кадрил капитан

сто дорог лишь одна к звезде
сто ответов на мой вопрос
отчего же букет из роз
увядает в живой воде

11. Увядшие розы

Её уже мало. Ей сердца не хватит
Другого любить до озноба, дотла.
Увядшие розы в больничной палате.
Ни страха, ни боли, ни счастья, ни зла.

Но, переболевшее медленной смертью
любви, осторожно, но вновь горячо
и ранено бьётся упрямое сердце,
как неутомимый лесной родничок.