Переход Суворова через Альпы или как меня побрили.

Есть такая международная благотворительная организация “Save children” - «Спаси детей». Какой-то шутник предположил, что организация должна называться “Shave children” – «Побрей детей». И вся эта история о том, как меня побрили. И не то, чтобы побрили. Отбрили. Отбрили от затеи попреподавать на Восточном факультете СПбГУ.
А всё началось с того, что Миша назвал меня «классиком».
Вот так Миша написал на фейсбуке:
«Как сказано у классика –
«Восток, он везде,
Но всегда за спиной,
Увидишь Джавдета –
Не трогай, он – мой».
И ссылку на мою фамилию. О как! Я, конечно, возгордился, честно. Стих мой. Не каждый день солнце светит и снег выпадает. Вот и на нашей улице праздник!
И даже не на улице, а на проспекте. На Юбилейном проспекте, где я проживаю. Почему именно этот проспект назвали Юбилейным – не знаю. Допускаю, что кто-то когда-то отмечал здесь юбилей, да так отмечал, что это запомнилось, отложилось в памяти. И решили назвать проспект именно в честь этого мероприятия. Поучаствуй я в этом событии, двумя руками проголосовал бы за такое название. Это вам не Владимирский тракт, который сейчас шоссе Энтузиастов. Вот к чему такая насмешка над каторжанами в цепях и кандалах, идущих пешком в Сибирь?
С Мишей мы и учились вместе, и работали, и даже написали вместе роман-фэнтэзи. Большую часть, правда, написал Миша, но я как-бы поучаствовал. Пытались предложить типографским домам. Критики не было, роман интересный, с лихо закруженным сюжетом. Написали два востоковеда. «Под знаком Индры» назывался. Не путать с Индирой Ганди, Индигиркой, Махатмой Ганди и Джавахарлалом Неру. Мише везде отвечали, что роман хороший, интересный. И они бы его напечатали, если бы им принесли ещё три таких романа. Один роман как бизнес-проект их не устраивал. А так на обложке второго они бы выстрелили: «От авторов нашумевшего романа-бестселлера «Под знаком Индры» новый душераздирающий роман «Пятнадцать лет в плену у красных кхмеров». К примеру. К кхмерам Миша имеет прямое отношение, он может говорить с ними на их языке. Я-то кхмерского не знаю. Бог миловал. Но само существительное, начинающееся с «кх», с некоего покашливания, у меня всегда вызывало недоумение. Но я стеснялся спрашивать Мишу об этом, интимном. Я слышал, что в абхазском языке существуют тридцать два падежа, а все существительные начинаются с «а» - типа а-магазин, а- журнал, а-пистолет. Но Миша – человек серьёзный, если нужно с «кх» начинать, значит нужно. Приходит, значит, и говорит: «Кх, вот если бы Лев Толстой написал бы только «Войну и мир» и ничего более, то его бы в наше время не напечатали бы. От слова «никогда». Кстати, у меня со Львом Николаевичем день рождения в один день. Лев, ясен пень, об этом не знает, а я-то помню. Я помню, как наш преподаватель научного атеизма на четвертом курсе, бывший поп-расстрига, утверждал, что когда граф стал вегетарианцам, то Софья Андреевна, жена его, умудрялась из овсянки и воды готовить девятнадцать видов каши. Сейчас я думаю, что он привирал. Немного. В стихотворении, в единственном стихотворении, мне посвящённом, Лео упоминается:
И потребности, и требы
Так низки, хоть в гроб ложись,
Перевёрнутое небо,
Опрокинутая жизнь.
Основной напиток – кофе,
Быт – размеренно простой,
Я хочу сбежать от Софьи
Босиком, как Лев Толстой.
Пусть хотя бы на картинке
Колесом я выгну грудь,
Надоевшие ботинки
Зашвырну куда-нибудь,
И по травушке пожухлой,
Слабо сбрыжженой росой,
Я уйду из жизни тухлой
Пьяный, гордый и босой.
Был как-то на интервью в Швейцарии, перевёл это стихо на английский, и, улучив уникальный момент на вопрос: «Хотите кофе?» зачитал выразительно. И нарвался на критику. «Пьяный» перевёл как drunken, (единственное английское слово, которое звучит как-то по-немецки) и тут же меня поправили, что нужно говорить drinking, то есть не в дугу, не до положения риз, а идущий слегка в раскачку босиком по России и попивающий пивко. Так по России далеко не пройдёшь. Я не стал возражать интервьюеру, тем более женщина. Я женщинам не возражаю. Воздерживаюсь. Как бы чего не вышло. А наша цель, как утверждал Никитич – на базу без потерь! Это когда он по окончании Лесотехнической академии в Ленинграде служил в вертолётном полку на Дальнем Востоке. У них так было заведено.
Так вот выяснилось, что Миша посещает Санкт-Петербург с краткосрочным визитом, приезжает с женой Светой, посещает с утра Эрмитаж или Русский музей, обедает в ресторане «Хочу харчо» на Садовой, а вечером в Мариинку на балет или оперу. Дешевле получается, чем в Большой театр сходить. С учётом расходов на гостиницу. А надо сказать, что Свету я всегда опасался. Относился настороженно. Она часто ставила меня в тупик. Когда мы с Мишей занимались мелким бизнесом, и я иногда звонил ему домой по домашнему телефону и трубку брала Света, я говорил: «Света, привет! А Мишу можно?», она всегда спрашивала: «А зачем?» У меня было ощущение, что Света хотела работать дознавателем в прокуратуре, но случайно подала документы в медицинское училище. Ну и оградить мужа от моего тлетворного влияния хотя бы по телефону. И вот получилось, что приехали мы как-то в Санкт-Петербург одновременно и решили перекусить в «Хочу харчо». А Света и мою вторую жену помнит, о третьей слышала. А я с Гертрудой завалился. А Гертруда – очень талантливая поэтесса. И яркая. И молодая. И стильная. И, в общем, Света и так немногословная была, а тут совсем замолчала.
Так вот Миша обозвал меня классиком. Но это, что касается поэзии. Тут я бы и согласился, но сначала решил посопротивляться. Говорю, не рановато ли мне в классики. Ни Лильки рядом, ни дуэль не светит, и «Англетер» не на горизонте. Из этих трёх опций Лилька была бы предпочтительней. Однозначно. Вот задача и сформировалась. А тут Гертруда вышла замуж. Рад за неё. Я-то уже замуж не могу брать – у меня в паспорте места нет для этого. То регистрация брака, то расторжение, то регистрация, то расторжение. А тут занимаюсь с одной young lady – молоденькой девушкой языком пушту. Тот, который афганский. Язык. И попадается фраза «Талибы в поиске путей выхода из…». Вот мы по скайпу и занимаемся, я студентке и говорю, что в вопросе о семейном положении можете писать «в поиске», так что это словосочетание запомните, пожалуйста. На что девушка заявила, что и без этого весь мужеский Хузестан и так её забросал предложениями замужества и просьбой забрать их оттуда. Да, это – Хузестан, детка. По-моему, со словом «подгузник» однокоренное. Возможно. Даже более возможно, чем девятнадцать рецептов приготовления каши из двух ингредиентов.
Вот Миша и заставил меня задуматься. Как у нормального классика нужно найти себе хобби. Для души и для потомков. Ну да, могу производить алкоголь разных видов: и граппа, и бренди, и даже водку производил, и гранатовое вино, и сидр, и абрикосовое. Вот только из одуванчиков не удалось. Руки не дошли. А для производства водки, в отличие от других серьёзных крепких напитков необходима и вторая фаза, помимо дистилляции ещё и ректификация. Один мой добровар «Катюша» до сих пор работает в Йемене, другой в Кандагаре. Когда я уезжал, я организовал мастер-класс для студентов-сменщиков у аппарата– филиппинца Оливера и японки Ай. Японка Ай была потрясающей женщиной, на вид лет двадцати пяти, а оказалось, что ей все сорок пять. На вопрос: «Будет кто сегодня алкоголь или да?» - она всегда поднимала руку и говорила: «Ай». Компанейская девица. Поскольку у нас рабочим языком был английский, а «ай» как известно означает «я», то иногда случалась забавная игра слов. Ну, к примеру, на вопрос «Кто остаётся на Новый год в Кандагаре?» - отвечали: “I, I and Patrick”. То есть – я, Ай и Патрик». А Патрик был швейцарцем, провёл пять лет в Ватикане иноком, неплохо знал латынь, вставлял в свои отчёты латинские пословицы, коих знал немало, и постоянно получал из вышестоящей инстанции упрёки, мол, Патрик, если используешь пословицы на латыни, то, будь добр и перевод прилагай. И так это продолжалось, пока ему не пришло неожиданное письмо. И в нём Патрику объяснили, что в той-то пословице он использовал такое-то слово не в том падеже. Нашёлся заток латыни покруче, чем Патрик. Патрик интересовался анархизмом, читал о Бакунине. Служил немного в швейцарской армии, мог бы дослужиться до фельдфебеля, но бросил. Фишка швейцарской армии заключалась в том, что каждую неделю у личного состава проверяли наличие острого швейцарского ножа “Victorinous”, чтобы он был остро наточен и блестел. Поэтому каждый имел при себе два ножа – один для начальства, второй для резки сыра. Но Патрик не знал слова «альпеншток», хотя, казалось бы, Альпы всюду. Но был впечатлён использованием этого ледоруба Рамоном Меркадором против Троцкого. Так вот, на швейцарцев произвёл впечатление переход Суворова через Альпы. Они выделили участок земли, Россия его выкупила и установила графу Рымникскому и Италийскому, генералиссимусу памятник. Спросите, ну какое отношение имеет Патрик к Суворову? Да никакого. Кроме того, что ему пришлось оттирать монумент от краски. Его друзья покрасили Суворова в радугу, российское консульство обратилось в местную полицию, вандалов вычислили и предупредили – или восстановите статус-кво или посадим в тюрьму. Други уговорили Патрика очистить Суворова от краски. И Патрик засветился, стал загадочно рассуждать, что после этого Путин внесёт его в чёрные списки. Некоторое время спустя Патрика объявили персоной non grata. Но в Бурунди. Застукали с послом Бельгии. Объявили и выслали. Насчёт посла ничего не знаю. Почему-то в Бурунди однополые связи не поощряются. Мой французский друг Винсент – классный музыкант, с которым мы написали совместно пять песен, сказал, услышав историю Патрика: «Ох уж эти бельгийцы и швейцарцы!» Мама у Винсента – академик медицинских наук. Во Франции академиков называют бессмертными. А старший брат торгует оружием с Габоном. Как бы я тоже хотел поторговать с Габоном. Хоть чем-нибудь. Не обязательно оружием. Хоть нефтью, хоть газом, хоть деревянными пилетами. Но с Габоном! Меня иногда отправляли переводчиком в Лашкаргах к Винсенту на помощь. Посещая местную тюрьму, Винсент знал на пушту только “Dera manə'na” – «большое спасибо» на пушту. Но повторял эту фразу часто и смачно. И вот мы приходим в тюрьму, направляемся к директору, бывшему выпускнику Львовского военно-политического училища и тот с радостью восклицает: «О, мистер Дера манэна пришёл!». Итак, помимо японки Ай была у нас ещё китаянка Ху. И тоже проблема с именем. И тоже у всех возник вопрос: “Who is Hu?” – не кто есть кто, а кто есть Ху. А когда по окончании рабочего дня шатлы нас развозили по домам, разбросанным по всему Душанбе, и водитель объявлял: “Hu is next”, то это не был вопрос «Кто следующий?», а было утверждение «Ху выходит следующая». Сидели мы как-то в офисе директора тюрьмы временного содержания Национального Директората безопасности провинции Гильменд, и директор очень недружественно отвечал на её вопросы, а я переводил. Обстановка была напряжённой, пришлось намекнуть начальнику, что зря он так на женщину, тем более что она китаянка. Недоумённо вопросил: «Почему?», на что я уверенно заявил, что они – следующие. Уйдут американцы, придут они – китайцы. Ситуация успокоилась. Вот, собственно, говоря, понял, что и перевожу неплохо, и язык знаю и преподавал успешно. И устадом меня называли не только последователи добровара, но и полтора десятка переводчиков, которых я умудрился подготовить на трёхмесячных интенсивных курсах. И решил я податься в преподаватели. Ну и отправил своё резюме на Восточный факультет Санкт-Петербургского университета. Туда, где учился, и где меня знают. На свою кафедру Истории стран Среднего Востока. Поскольку и умею, и хочу. Однако часы языка распределяет завкафедрой соседней кафедры. Мы лично не знакомы, но года три назад опосредованно столкнулись. В один из приездов в Санкт-Петербург зашел на факультет, родная кафедра закрыта, рядом – персидская филология – открыта, студенты тусуются, суетятся. Встретил своего однокурсника, преподавателя кафедры. Говорит, что сейчас чаепитие намечается, что он сейчас спросит разрешение меня представить и выступить перед студентами. Зашёл и вышел. Говорит: «Завкафедрой против, как можно, студенты тратились. Зачем же их объедать, нет, нет, ни в коем случае!» С таким подходом столкнулся впервые. Обычно выпускников радушно встречали, приглашали, представляли студентам, давали слово, особенно если люди приезжали из-за границы и было что сказать. А тут такое. Ну, мы-то давно уже умеем диагнозы ставить и делать выводы. Объяснять читателю не буду – сам сможет. А поскольку завкафедрой ещё и преподаёт тот язык, в котором я лучший, да и однокурсник так и заявил, что я - самый лучший знаток пушту, вот и нечего перед студентами крутиться и печеньем студенческим подкармливаться. Поэтому резюме послал не на его кафедру, а на свою. Упор сделал на педагогическую и переводческую деятельность, упомянул, что переводил трёх президентов, не стал упоминать, что заключённые Центральной тюрьмы Пули Чархи в Кабуле сказали Президенту нашей организации, что его переводчик поёт как мулла Омар. Это, поверьте мне, солидное сравнение. Круче, наверное, было бы сравнение с Усамой Бен Ладеном, но оба они были ребята одного уровня. Но форма резюме была свободная, позволил себе отметить, что в Питере есть небольшая студия на намывных территориях Васильевского острова с видом на залив, и хоть это к делу не относится, но всё равно приятно. Участвовал в переговорах на высшем уровне с руководством Политической комиссии Талибан в Дубае несколько лет назад, до прихода талибов к власти в Афганистане. Написал, что пять лет преподавал пушту в Военном университете, и семь лет в своей структуре, сколько выпустил переводчиков и предпочёл бы какой-нибудь интенсивный спецкурс и удобное компактное расписание, чтобы можно было наезжать в Санкт-Петербург и возвращаться в Москву, поскольку здесь тоже и семья, и работа. И вот звонок от моего приятеля-однокурсника, позвони, мол, завкафедрой персидской филологии, он ждёт звонка, готовит расписание на следующий учебный год. И ему есть что сказать. Звоню.
- Здравствуйте!
- Здравствуйте!
- Александр Иванович, мне тут дали почитать ваше резюме. Форма странная.
- Согласен, форма свободная, но содержание верное. Всё, что написал – правда.
- Ну, вот что мы вам могли бы предложить. Четыре часа в неделю, то есть две пары. Четвёртый курс, две девочки. История Ирана. Пушту – не то, чтобы второй язык, а третий. То есть то, что вы просили, не получится, интенсива не будет. Целый год. Академический. Почасовиком.
- А как с дистанционным обучением? Хотя тут сложно что-то сказать. Никто не знает, какова будет ситуация с ковидом.
- Вы знаете, наше руководство настаивает на очном обучении. То есть вам придётся переехать.
Вот так студента топят на экзамене. Ни одного шага навстречу. Да ещё и за Роскомнадзор решение принимает. Не нужен ему специалист. И конкурент не нужен. И конкурента надо вытеснить. Предложить неприемлемые условия. Почасовиком – значит без всяких там надбавок, тринадцатых зарплат, зарплата по минимуму. Ладно, хобби так хобби. Могу и за бесплатно. Как там у Маркеса – полковник был обеспечен и превратил военную службу в хобби. Хоббиты могут это себе. Третий язык? Смешно. Нет такого. Вот второй есть, а третьего нет. Третий, как говорится, лишний. Преуменьшить значение. Опустить до уровня плинтуса. В Европе давно так не учат язык. И не преподают. И расписание предложил абсолютно неприемлемое. Ладно, в один день не получается. А почему? И два дня подряд тоже, оказывается, не получается. Вот понедельник и пятница – получается, вторник и пятница – тоже получается. Ещё только январь, а расписание с сентября. Зря, конечно, он на переезде настаивал. Не его компетенция. И надо же такому случиться – утром следующего дня объявляют, что Санкт-Петербургский университет целиком переходит на дистанционку. Неожиданно. А как же мнение руководства? Почему он неправильно интерпретирует руководящее мнение? Нюх пропал? Или волюнтаризмом занялся? Или «господин соврамши»? Ну, если перешли на дистанционку, думаю, позвонит, пересмотрит, извинится. Ха!
Так вот. Ещё немного о женщинах. Пригласили как-то нас в Кабуле дружественная организация на вечеринку. Организация называется «Врачи без границ». Ах какие там девушки! Красавицы! Каждая. А у нас сплошные матери Терезы. Ходили слухи, что тех юных дам, кто не проходил фейс-контроль к «Врачам», отправляли к нам. Поэтому вполне обоснованно организацию «Врачи без границ» мы называли «Дрочи без границ». Когда я эту хохму рассказал своему приятелю Сергееву Сергею, он предложил другую версию названия – «Дрочи без врачей». Историю Сергеева я расскажу как-нибудь потом. А вот завкафедрой персидской филологии Востфака СПбГу господин Пелевин отдрочил без врачей! Красавчег!