Встреча на Эльбе

Должен заявить сразу, что к извержению исландского вулкана Эйяфьядлайёкюдль эта история прямого отношения не имеет. И даже косвенного.
Встретил как-то подругу студенческих лет. Не виделись давно, очень давно, с времён учёбы. Сходили в кино, потом в ресторан. Идея посетить ресторан была моя, кино – её. Ну, кино так кино. Встрече были рады оба. При входе в торговый центр, где традиционно кинотеатр и фуд-корт находятся на верхнем этаже, женщина уже сразу стала оглядываться по сторонам, что-то ища. Спросил, что ищет она в «стране далёкой». Сказала, что рассчитывала на «Пятёрочку», где можно было бы купить бутылку вина и раздавить её во время сеанса. Питерская привычка, студенческая. Уважаю, но отвык. Давно в кино не пил вино, да и штопор с собой последнее время не ношу. Обременительно как-то. Это Вассерману хорошо, у него на все случаи жизни по карманам соль, мыло, спички, фонарик, отвёртки разбросаны. Фильм был долгим, затянутым, с четырьмя ложными финалами. Думаешь, ну вот – всё, встаём, одеваемся, ан нет, очередная история про выходки то ли революционерки, то ли ниспровергателя традиционного уклада леди Дианы, то ли женщины на грани. Даже её ушастого мужа-принца жалко стало, который вообще никогда не вызывал симпатий. Всё-таки фильм закончился. Всё имеет обыкновение заканчиваться, а фильм непременно. Вышли. Мадам, указывая на огромную территорию фуд-корта, предложила тот же вариант – прикупить где-нибудь бутылку вина, выпить где-нибудь в укромном месте и перекусить впоследствии на этой территории, благо и азиатская и европейская еда там присутствовала в изобилии. Но я настоял, и мы отправились в один знакомый мне грузинский ресторан. После бокала вина и пары стопок чачи мадам заявила, что она не продаётся, не пьянеет и в своих браках не изменяла своим мужьям. Все три пассажа были выслушаны внимательно, но второй всё-таки у меня вызывал какие-то сомнения, попытался возразить, на что получил уверенный ответ, что выпускницы Восточного факультета имеют опыт общения с алкоголем и он их не сломит. Никак и никогда. Над первым посылом я долго впоследствии долго думал, хотя не придал особого значения поначалу. Воспринял это как кредо. Как некую особенность, которая делает человека уникальным, непохожим на других. Вот у меня, к примеру, две медали «От благодарного афганского народа», хотя по статусу ею дважды не награждают. Ну, достал министр обороны Афганистана из ящика стола медаль 23-го февраля и вручил. Отказываться не стал, перечить и объяснять, что у меня уже есть такая медаль тоже. Вот этим я и уникален. Только этим. Но чтобы вот так сразу – я не продаюсь – это сильно. Это как два ордена одной степени на груди. Всегда так было, что продаются. А уж в наше рыночное капиталистическое время и продаются и покупаются. Рынок, как говорится, сам всё расставит по местам. История нас учит, что за коня можно отдать полцарства, за хорошего коня можно отдать сестру Бэллу, за белого коня принца последнего можно довести до потери рассудка.
То есть, каждый знает себе цену. Вспоминается тут некстати старый анекдот про визит советских туристов в Париж, когда гид во время экскурсии по французской столице объясняет: справа – Эйфелева башня, слева – публичный дом, слева – Монмартр, справа – публичный дом, впереди – Триумфальная арка – рядом – публичный дом. Одна возмущённая советская женщина спрашивает экскурсовода: «Такое ощущение, что у вас все женщины продажные. Скажите пожалуйста, у вас есть женщины, которые не продаются?» «Есть, мадам, - ответил гид, но их мало, и они очень дорого стоят!»
Короче, живу с этой мыслью и думаю, что орден, без сомнения, повыше медали-то будет. И тут меня обломал мой старый приятель Никитич. О Никитиче можно слагать мифы и легенды, познакомились с ним в Сибири на лесоповале. Там с ним делили одну трёхкомнатную квартиру на двоих. Сам он – вологодский, выпускник Ленинградской лесной академии, любитель поэзии и неожиданных экстравагантных выходок. Приведу парочку примеров. Звонят как-то в дверь, открываю. На пороге стоят две девушки, одна – красивая как с витрины и вторая как совсем на витрине не была ни разу. Такая вот с намоленным взглядом. Вторая и завела разговор о строительстве рая на Земле. Первая стойко молчала, миссия у неё была такая. А вторая всё время в руках перебирала потёртую малогабаритную библию и вещала о том, что для рая на Земле нужно не сидеть, сложа руки, а предпринимать усилия. Мои попытки пригласить их в квартиру, а не стоять на сквозняке к успеху не привели. Плюс, возникло некое непонимание, где изначально находился рай. Она настаивала на Турции, я же считал, что это была территория Междуречья. В общем, разговор не задался. Дамы распрощались и ушли. «Свидетели Иеговы» - подумал Штирлиц. Однако ровно через неделю опять звонят. Открываю – стоит женщина постарше, из этой же тусовки, предложил войти – вошла, предложил стул – села. Назвала себя. И так ясно, что татарка. Зульфия так Зульфия. Тут уж у меня любопытство разыгралось, ну вот перед вами восточная женщина, мусульманка по рождению. Как её угораздило в «Свидетели» податься? Мужа нет, либо ушёл к молодой, либо умер. Скучно одной, тоскливо. А тут братство некое, или сестринство, поговорить есть с кем, и ценят тебя, поручения дают. Спросила, верю ли я в бога. И тут она попала. В капкан. В выстроенную ловушку. Говорю, что это – сложный вопрос. Как мы знаем, специально сделал акцент на «мы», говорю – Бога нет. Делаю паузу и добавляю, - кроме Аллаха, а Мухаммад – пророк его. И тут же это по-арабски: «Ла илаха илля ллаху ва Мухаммадан расулю ллахи». Впечатление произвёл. Это было красиво и неожиданно. Ну а дальше мне хотелось услышать, как она прокомментирует повесть Леонида Андреева «Иуда Искариот». Я пересказал это литературное произведение, и сказал, что роль Иуды была неправильно интерпретирована, и что он – единственный, кто верил в Мессию, и знал, что проклянут, и вынужден был предать, иначе миссия сына Божьего превратилась бы в пшик. А не предав, не схватив и не распяв – о чём можно было бы говорить. Зульфия, видимо, не была так глубоко подкована, сказала, что уточнит этот момент, распрощалась и ушла.
И снова ровно через неделю звонят. Открываю – на пороге молодой человек лет этак сразу за тридцать в чёрном кожаном пальто и с кожаным коричневым портфелем. «Комиссар», - подумал Штирлиц. Этого гостя и уговаривать не пришлось зайти внутрь, сам настоял. Расстегнул кожанку, сел на стул и стал вытаскивать и цитировать отрывки из Библии, где упоминается Иуда. И тут, на его беду, возвращается с работы Никитич. Кратко ввожу его в курс дела, говорю, что роль Иуды неоднозначна. Никитич, кивнув утвердительно головой, неожиданно спрашивает гостя: «А что это у вас за документ?» Гость растерялся, стал крутить головой по сторонам, абсолютно не понимая вопроса. Не сказать, что этот вопрос меня не застал врасплох – ничего не сказать. Понятно, что Никитич имел ввиду Библию. А когда выяснилось, что отпечатан документ в Италии без Его Высочайшего благословения, то ценность документа была признана ничтожной. Больше «Свидетели» не звонили и не приходили.
Да. Так вот. Никитич меня обломал. Он сказал, что я отстал от жизни. Он сказал, что сейчас распространено, что кто девушку танцует, то есть ведёт в ресторан, тот и танцует. Вот тебе раз. А я-то никогда не увязывал эти два понятие в одно логическое завершение. Опять возвращаясь к Библии, привожу ему пример, что за чечевичную похлёбку Исав продал первородство Иаакову. Но там-то дело с первородством связано было. А тут? И Никитич заявил, тебя проинформировали аккуратно, что за кусок лаваша, пхали и пару рюмашек чачи тебе не дадут. Да, суфражистки они такие. Я, если честно, особо на пхали и не рассчитывал. И само это «пхали» звучит как глагол в прошедшем времени. Но эротично. Как и «ананас». Как и «Эйяфьядлайёкюдль».